Комната снов - [21]

Но тогда у нас не было денег в прямом смысле слова. Мы вернулись в Париж и в поезде познакомились с компанией из четырех преподавательниц. Каким-то чудом мы узнали адрес, где они остановились в Париже. Мы добрались до Парижа, и Мэри отправила Джеку билет домой. Но у меня билета не было, и в аэропорт Джек поехал один. Перед его отъездом мы наведались по адресу тех девушек, но их не было дома, так что мы зашли в кафе на углу, я заказал колу, а последние деньги отдал Джеку на такси до аэропорта. Я посидел немного один, допил колу и снова зашел к ним и постучался в дверь. Они все еще не вернулись. Я пришел обратно в кафе, посидел еще немного и повторил попытку. Они пустили меня в душ и дали двадцать долларов. Я не мог дозвониться до родителей, потому что они уехали на отдых, так что я позвонил дедушке, разбудив его в четыре утра, и он тут же выслал мне денег на билет. Вот так я вернулся в Бруклин. Все европейские монеты, что у меня остались, я отдал деду. Когда его не стало, их обнаружили в маленьком кошельке с запиской: «Эти монеты Дэвид привез мне из Европы». Он до сих пор у меня где-то хранится.

После того, как я вернулся из Европы, наступили странные времена. Мои родители очень расстроились, когда узнали, что я не стал учиться в Зальцбурге, и когда я вернулся в Александрию, то остановился у Килеров. Бушнелла и его жены не было, только Тоби. Он был в шоке, увидев меня. Я собирался уехать на три года, а через пятнадцать дней стоял у него на пороге. После Тоби я нашел собственное жилье. Мне всегда нравилось приводить дом в порядок. Это как с покраской. Я хочу, чтобы место, где я живу, позволяло мне чувствовать себя хорошо; это должно быть такое место, где я мог бы работать. Дело в разуме: он хочет, чтобы было именно так.

Микеланджело Алока был художником-абстракционистом, у него была своя багетная мастерская, и он взял меня туда на работу. Он был странным парнем. Его голова была огромной, как двадцатилитровая бутыль, у него была пышная борода и широкий торс, а ноги трехлетнего ребенка. Как-то раз мы ехали на машине и проехали мимо здоровенных железных перекладин. Он выполз из машины, схватился за одну из них и повалил. Он был тем еще психом. А вот жена у него была очень красивая, и ребенок тоже.

Он уволил меня с работы в мастерской, а затем взял обратно мести полы. Однажды он сказал: «Хочешь пять долларов сверху?». Я ответил: «Конечно». «Девочки только что выехали из своей комнаты. Прибери в их туалете». Этот туалет… Если бы случился небольшой сквозняк, то вода бы в нем перелилась через край. Весь унитаз доверху был заполнен коричневой, белой и красной водой. Я вычистил его так, что с него можно было есть.

Однажды я пришел к Микеланджело, а он разговаривал с каким-то черным парнем. После того, как тот ушел, Майк спросил: «Хочешь бесплатный телевизор?». Я ответил: «Конечно», – и он сказал: «Возьми эти деньги и этот пистолет, сходи в такое-то место, и тот парень покажет тебе, где эти телевизоры». Я взял с собой Чарли Смита и кого-то еще, мы отправились в Колумбию и нашли того парня. Он подсказывал нам, куда ехать, а затем сказал: «Останови здесь, я выйду за телевизорами». Он вышел из машины, зашел куда-то, затем вернулся и сказал: «Мне не отдают телевизоры, хотят сначала деньги». Мы ответили, что так не пойдет, он снова вышел и снова вернулся без телевизоров, сказав, что сначала деньги. Мы снова сказали нет, и он снова вышел, но вернулся уже с коробкой от телевизора, и мы решили, что это наш шанс. Мы отдали ему деньги, он ушел и больше не вернулся, а мы остались сидеть с заряженным пистолетом под передним сиденьем. Когда мы рассказали Майку, что произошло, он посмеялся.

Майк мог быть страшным. Однажды он сказал, что я трачу все вырученные у него деньги на краски и добавил: «Покажи мне еду, которую ты покупаешь, чем ты питаешься». Мне нужно было быстро что-то найти. Я показал ему молоко и арахисовую пасту на ломте хлеба, и он сказал: «Молодец».

Меня увольняли практически с каждой работы. Некоторое время я работал художником в маленьком магазинчике Александрии – рисовал красные, голубые и желтые круги на оргстекле. Никто туда не заходил, и, бывало, я утаскивал пару монеток и покупал колу. Однажды в магазин пришел Джек и сообщил, что собирается уходить на флот, но ненадолго, потому что я знал, что следующим его шагом станет поступление в Пенсильванскую академию изящных искусств. И вот он там, а я тут.

Бушнелл знал, что пребывание в Александрии для меня – не лучшая участь, и он знал также, что Джек был в Академии, и решил: «А давайте-ка сделаем так, чтобы Дэвиду здесь вообще не жилось». Бушнелл и его брат начали держаться от меня в стороне, и я не знаю почему. Это было очень обидно. Бушнелл написал письмо в Академию с рассказом о том, какой я замечательный, и думаю, именно оно помогло мне туда попасть. Бушнелл зажег во мне идею, что я хочу быть художником, затем предоставил мне студию; он был источником вдохновения для меня. А потом написал это письмо – оно очень мне помогло. Именно он и его жена рассказали мне об Американском институте киноискусства. Они узнали, что я снял два маленьких фильма, и рассказали о грантах в этом институте. Этот человек занимает одно из важнейших мест в моей жизни.