Комната с видом на Арно - [8]
Но мало-помалу разрушительное очарование Италии начало оказывать на нее воздействие, и вместо того, чтобы стремиться к получению информации, Люси стала просто наслаждаться. Она расшифровывала надписи на итальянском: надпись, которая запрещала посетителям приводить с собой собак, надпись, которая умоляла гостей церкви — ради их собственного здоровья и из уважения к священному месту, в котором они оказались, — не плевать на пол. Она наблюдала за туристами, носы которых были столь же красны, сколь и их Бедэкеры — так холодно было в Санта-Кроче. Она стала свидетелем ужасной судьбы, постигшей трех юных папистов, двоих мальчиков и девочку, которые начали свой ритуал с погружения в купель со святой водой и проследовали затем к монументу Макиавелли — промокшие до нитки, но просветленные. Приблизившись к монументу, дети принялись прикасаться к камню пальцами, носовыми платками, головами. Отойдут и приступают снова. Что это могло означать? Затем до Люси дошло, что дети, вероятно, спутали автора «Государя» с каким-нибудь святым и хотят с помощью частых прикосновений к гробнице обрести благодать. Наказание последовало незамедлительно. Самый маленький из мальчиков споткнулся об одну из столь ценимых мистером Рёскиным могильных плит, поверх которой лежало рельефное изображение некоего архиепископа. Зацепившись ножкой за нос усопшего, малыш замахал руками. Хоть Люси и была протестанткой, она бросилась вперед, но не успела — потеряв равновесие, маленький католик рухнул, больно ударившись о торчащие кверху большие каменные ступни прелата.
— О ненавистный архиепископ! — услышала Люси голос мистера Эмерсона-старшего, который тоже бросился к ребенку. — В жизни был как камень, после смерти — тоже. Иди на солнышко, малыш, оно тебя и поцелует, и согреет.
И, вновь повернувшись к лежащей статуе, произнес:
— Терпеть его не могу!
Мальчик яростно завопил — ему явно не понравились ни слова, ни дела этих ужасных людей, которые подняли его, отряхнули, потерли места его ушибов, а теперь еще и святотатствуют.
— Гляньте на него, — сказал Эмерсон Люси, — ребенок мокрый, ушибся, напуган. Что еще можно ждать от церкви? Сплошное безобразие.
Ноги мальчика были словно расплавленный воск. Каждый раз, когда мистер Эмерсон и Люси пытались поставить его, он падал с громким воплем. К счастью, им на помощь пришла итальянская дама, которая наконец решила отвлечься от молитвы. С помощью некой магии, которой владеют только матери, она вернула силу ногам мальчика. Тот встал, выпрямился и пошел прочь, что-то бормоча — страстно, но невнятно.
— Вы умная женщина, — обратился Эмерсон к итальянке, — вы совершили то, что не могла бы совершить ни одна реликвия в мире. Я не принадлежу к вашей вере, но я верю в людей, которые способны принести счастье своим близким. Нет ничего во Вселенной…
Он сделал паузу, подыскивая слова.
— Niente[5], — произнесла итальянка и возвратилась к своим молитвам.
— Я боюсь, она не понимает по-английски, — предположила Люси.
В своем приподнятом состоянии она более не презирала Эмерсонов. Напротив, ей хотелось быть милостивой по отношению к ним, быть скорее красивой, чем деликатной и, если это было возможно, загладить неприятное впечатление, которое, вероятно, произвела на них мисс Бартлетт, каким-нибудь изящным намеком на то, как им понравились их новые комнаты.
— Эта женщина все понимает, — возразил мистер Эмерсон. — Но что вы делаете здесь? Вы посещаете церковь? Вы член церкви?
— О нет! — воскликнула Люси, вспомнив о своей потере. — Я пришла сюда с мисс Лэвиш, которая должна была мне все объяснить и показать, а она — возле самой двери — просто убежала от меня, и, прождав ее напрасно, я вынуждена была войти сюда одна. Как это все ужасно!
— Что же здесь ужасного? — спросил мистер Эмерсон.
— Да и почему вам нельзя было прийти сюда одной? — спросил младший Эмерсон, впервые обращаясь к юной леди.
— Но мисс Лэвиш забрала мой путеводитель Бедэкера.
— Бедэкера? — переспросил старший Эмерсон. — Я рад, что вы жалеете только об этом. Это действительно значительная потеря. Значительная, действительно!
Люси вновь почувствовала смущение. Что-то новое и незнакомое опять вторгалось в ее жизнь, и она не представляла, куда это новое может ее привести.
— Если у вас нет Бедэкера, — произнес младший Эмерсон, — то вам лучше присоединиться к нам.
Куда же это ее приведет? Люси постаралась поджать губы — совсем как мисс Бартлетт.
— Благодарю вас, но это невозможно. Надеюсь, вы не подумали, что я желаю обременить вас своим присутствием. Я подошла только, чтобы помочь ребенку и поблагодарить вас за оказанную нам любезность. Надеюсь, мы не причинили вам неудобств, поменявшись с вами комнатами?
— Милая моя, — мягко произнес старший Эмерсон, — мне кажется, вы только повторяете слова, которые слышали от людей старше вас. Вы притворяетесь недотрогой, хотя таковой и не являетесь. Перестаньте быть занудой и скажите мне, какую часть церкви вы хотели бы осмотреть. Нам будет только приятно проводить вас туда.
Какая безмерная дерзость! Нет, Люси просто обязана прийти в ярость. Но иногда бывает так трудно выйти из себя — так же, как в других случаях сохранить спокойствие. Люси так и не смогла рассердиться. Мистер Эмерсон был пожилой человек, и юной девушке вряд ли стоило принимать его всерьез. С другой стороны, его сын был человеком молодым, и Люси чувствовала, что она имеет право быть обиженной на него. Или обиженной в его глазах — она не могла сказать точно, и только стояла, глядя на молодого Эмерсона, не зная, что ответить.
