Комната с призраками - [29]

– А, граф Магнус, – сказал он, – вот вы где. Как бы мне хотелось вас повидать.

«Как всякий анахорет, – пишет он, – я обладаю привычкой разговаривать вслух с самим собой и, в отличие от некоторых греческих и латинских отшельников, не жду ответа. Разумеется и вероятно, к счастью, никакой голос в ответ не раздался и не было никого, кто меня видел, за исключением женщины, которая, как я полагаю, мыла пол в церкви – она уронила что-то металлическое, и этот звук меня напугал. Граф же Магнус, я надеюсь, спит достаточно глубоким сном».

Тем же вечером хозяин гостиницы, которому мистер Уорэксолл сообщил, что хочет познакомиться с причетником или дьяконом (так он зовется в Швеции) паствы, представил его этому должностному лицу. Посещение склепа де ла Гарди было назначено на следующий день, затем последовал небольшой разговор.

Мистер Уорэксолл, вспомнив, что в обязанности скандинавских дьяконов входит обучение готовящихся к конфирмации, решил, что тот поможет ему освежить память по одному библейскому вопросу.

– Вы не знаете что-нибудь о Хоразине? – поинтересовался он.

Дьякон удивился, но с готовностью напомнил ему, каким образом вышеупомянутая деревня была повергнута остракизму.

– Я полагаю, – спросил мистер Уорэксолл, – от нее сейчас остались лишь руины?

– По-видимому, – ответил дьякон. – От старых священников я слыхивал, что там родился Антихрист. И существуют предания…

– Да! Какие предания? – воодушевился мистер Уорэксолл.

– Предания… я хотел сказать, что я их забыл, – сказал дьякон и вскоре, пожелав спокойной ночи, удалился.

Хозяин, на радость мистера Уорэксолла, на сей раз был один, и последний отнюдь не собирался его упускать.

– Герр Нильсен, – начал он. – Я кое-что узнал о Черном Паломничестве. Вы вполне можете рассказать то, что знаете. Что именно граф привез с собой?

Возможно, шведы всегда медлят с ответом, а может, хозяин просто являлся исключением из правил – я не уверен. Только мистер Уорэксолл отметил, что он по крайней мере минуту глядел на него, прежде чем произнес вообще что-либо в ответ. Затем, подойдя к своему постояльцу близко-близко, он, явно собравшись с силами, заговорил:

– Мистер Уорэксолл, я расскажу вам одну небольшую историю, но больше я ничего говорить не стану… ни слова. И вопросов потом не задавайте. Во времена моего прадеда… это было… девяносто два года назад… два человека сказали: «Граф умер, и бояться его нечего. Пошли-ка ночью в лес и поохотимся вволю». Этот лес на холме за Рёбеком. Так вот, а те, кто их слышали, сказали им: «Нет, не ходите – еще встретитесь с теми, с кем встречаться не следует. Они должны отдыхать, а не бродить по лесу». А мужчины эти засмеялись. Лесников тогда не было, потому что никто там и не охотился. Семья в усадьбе в то время не жила. И эти люди могли делать, что им хочется.

Ну, вот, и пошли они ночью в лес. А мой прадед сидел здесь, в этой комнате. Было лето, ночь стояла светлая. Окно на улицу было открыто, и ему был виден лес, да и слышать он все мог.

Вот сидел он там, и с ним еще двое или трое, и все они слушали. Сначала они совсем ничего не слышали, потом кто-то – вы знаете, как это далеко, – кто-то закричал, причем так, словно душу из него вынимали. Сидящие в комнате вцепились друг в друга и сидели так три четверти часа. Потом они еще кого-то услыхали, совсем близко – в трех локтях. Он громко смеялся, и это были не те двое; на самом деле смеялся вообще не человек. А дальше они услышали, как где-то с грохотом хлопнула дверь.

Как только рассвело, они пошли к священнику. И сказали они ему: «Святой отец, наденьте ваше облачение с плоеным воротником и пойдемте хоронить Андерса Бьёрнсена и Ханса Торбьёрна».

Вы, конечно, понимаете, они были уверены, что эти двое умерли. И пошли они в лес – прадед мой никогда не мог этого забыть. Он говорил, что они сами были как мертвые.

И священник тоже был совсем бледный. Он сказал им: «Ночью я слышал, как кто-то кричал, а потом кто-то смеялся. Если я не смогу этого позабыть, то не буду спать никогда».

Так вот, пошли они в лес и нашли этих людей на опушке. Ханс Торбьёрн стоял, прислонившись спиной к дереву, и все время отталкивал кого-то… отталкивал того, кого не было. Итак, он был живым. И они увели его и увезли в дом в Нючёпинге, там он умер, не дожив до зимы, только все отталкивал кого-то. Андерс Бьёрнсен тоже был там, только мертвый. А я должен вам сказать, что этот Андерс Бьёрнсен был очень красивым, но теперь у него не было лица – оно было содрано до костей. Вам понятно? Прадед мой никогда не мог этого позабыть. И положили они его на носилки, которые взяли с собой, и закрыли лицо покрывалом. Священник шел рядом. И стали они петь для мертвого псалмы так хорошо, как только могли. И только спели они первый стих, как один из них упал – тот, что нес носилки впереди, – остальные оглянулись и увидели, что покрывало съехало и глаза Андерса Бьёрнсена глядят вверх, потому что прикрыть их было уже нечем. И этого они вынести не смогли. И тогда священник прикрыл его покрывалом и послал за лопатой, и они похоронили его прямо на этом месте.

На следующий день, как пишет мистер Уорэксолл, после завтрака за ним зашел дьякон и повел его в церковь и в склеп. Мистер Уорэксолл заметил, что ключ от склепа висит на гвозде рядом с кафедрой, и тут же сообразил, что, так как церковь всегда открыта, ему не составит труда посетить памятник старины вторично самому, если, конечно, найдет там что-либо интересное.