«Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов - [80]

Регулярно в информационном пространстве возникают дебаты, поводом для которых является появление портрета И. В. Сталина в общественных местах, инициатива по захоронению тела В. И. Ленина, предложение переименовать улицы, названые в честь революционеров и борцов за советскую власть, вернуть Волгограду название Сталинград и т. д. Помимо внутренних споров о прошлом отдельной линей идет реакция на мероприятия в рамках «исторической политики» в других странах.

Большая социальная значимость этих вопросов привлекает исследователей к анализу процессов, связанных с осмыслением прошлого. Данная тема является одной из актуальных как у российских, так и у зарубежных специалистов[521]. Если раньше отечественные историки, прежде всего, адаптировали различные теории к российскому прошлому, по иному интерпретируя известные данные, то теперь необходимо искать новые источники для изучения коллективной памяти и, самое важное, приступить к теоретическому переосмыслению исследовательского инструментария.

В фокусе исследований, прежде всего, находится так называемая «историческая политика»[522], то есть действие неких институтов или отдельных личностей, которые обладают ресурсами влияния на общество и используют эту возможность для утверждения одной из интерпретаций истории как основной. Инструментов для этого существует множество, и именно их традиционно и используют исследователи для изучения «исторической политики». Прежде всего, анализируются учебники, как наиболее очевидный способ распространения и закрепления в обществе нужной версии истории, так же различные практики коммеморации, «места памяти», материалы СМИ и т. п. В качестве примера можно привести относительно новую книгу Н. Копосова, в которой основное место занимает анализ государственной политики, в области истории начиная с XIX в., а изучение массовых представлений об истории предстает в виде социологических опросов со спорной выборкой[523]. Можно даже говорить о своеобразном тоталитарном подходе к «исторической политике», поскольку население участвует в этом процессе только как послушный приемник, посланный «сверху». При этом, говоря о коллективной памяти общества, по умолчанию подразумевалась некая нерушимая общность, что вряд ли корректно. Исходя из концепции Я. Ассмана, можно сказать, что культурная память представлена в работах историков более хорошо, чем коммуникативная. В значительной степени это связанно с проблемой источников, поскольку именно тексты, созданные профессиональными историками, политиками, журналистами или другими людьми, наделенными функцией «хранителя традиции», имеют широкое хождение, материальный носитель и подвергаются массовому копированию, что позволяет им дольше сохраняться во времени.

Коммуникативная память, которая существует в основном в рамках малых групп, редко когда фиксируется и становится частью глобального информационного пространства. Но при этом именно анализ представлений на микроуровне позволит составить более четкую картину коллективной памяти. Вместо единого целого следует говорить о множестве разрозненных фрагментов, которые сложно даже сложить в некую мозаику.

В значительной степени концепция Ассмана строится на разграничении способов фиксации памяти. Коммуникативная память, которая получает возможность выйти за рамки устной традиции, могла стать культурной и получить своих хранителей. Поскольку на протяжении всей истории человечества доступ к распространению информации оставался прерогативой немногих, именно поэтому появляется термин «безмолвствующее большинство», когда основная масса населения не имеет возможности оставить свой след в истории.

В XXI в. происходит трансформация информационного поля в связи с развитием сетевых технологий, и если СМИ и официальные каналы по-прежнему остаются в руках немногих, то Интернет позволяет практически каждому сделать свои мысли достоянием общественности. В последнее время наиболее актуальными являются ресурсы, которые активно используют User-generated content (в дальнейшем UGC). UGC реализуется в различных формах: форумы, блоги, социальные сети и т. д. С точки зрения источниковедения тексты, порожденные в рамках UGC, следует рассматривать как эго-документы, что создает более благоприятные условия для современных исследований по сравнению с предыдущими периодами отечественной истории. Даже для советского периода эго-документы (письма, дневники, мемуары) являются редким источником, не говоря уже о дореволюционном прошлом, когда низкий уровень грамотности не позволял появиться эго-документам в большом количестве. Представьте себе, что участники Первой мировой войны, Английской революции или Великого переселения народов могли, подобно нашим современникам, оставлять неограниченное количество записей о происходящем. Сейчас историки вынуждены по крупицам из разных документов собирать картину происходящего, а так бы они вынуждены были бы разбирать завалы информационного мусора.

Бурный рост «всемирной паутины» приводит к ситуации, когда основным производителем контента становится пользователь, что, в свою очередь, разрушает монополию на интерпретацию фактов, которая раньше была у властей или академических структур. Сделаю предположение, что в современности возникает третий тип коллективной памяти, который можно рассматривать или как синтез двух выше означенных типов, или как принципиально новое явление.