«Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов - [66]

4. На повестке дня колхозного партсобрания два вопроса: строительство сарая и строительство коммунизма. Ввиду отсутствия досок сразу перешли ко второму вопросу[464].

Декларативность коммунистических перспектив, несоответствие провозглашаемых успехов и трудностей жизни рядового советского человека выражались в анекдотических предположениях, что и коммунизм не будет реально построен, а всего лишь провозглашен.

Кроме того, в анекдотах активно высмеивались претензии марксизма-ленинизма и теории коммунистического строительства на научность:

1. Является ли коммунизм наукой? — Нет. Если бы он был наукой, его бы сначала попробовали на собаках.

2. Какая разница между математикой и научным коммунизмом? — В математике что-то дано и что-то требуется доказать, а в научном коммунизме все доказано и ничего не дано[465].

Обыгрыванию подвергались и отдельные наукообразные положения Программы партии, в качестве основной формы изложения здесь выбиралась вопросно-ответная форма:

1. Можно ли будет при коммунизме планировать деторождение? — Нет, если орудия производства в этой отрасли останутся в частных руках.

2. Будет ли КГБ при коммунизме? — Нет, к тому времени люди научатся самоарестовываться.

3. Будут ли при коммунизме деньги? — Югославские ревизионисты утверждают, что будут. Китайские догматики утверждают, что нет. Мы же подходим к вопросу диалектически: будут, но не у всех[466].

Такие диалоги свидетельствуют, во-первых, о скептическом отношении к коммунизму; во-вторых, о сложности и неясности отдельных элементов официального образа коммунизма, которые следовало разъяснять и комментировать.

Как правило, политические решения отождествляются с личностью руководителя государства, поэтому нет ничего удивительного в том, что личность Н. С. Хрущева в фольклоре соединилась с идеей коммунистического строительства. В анекдотах отражались не только неудачи «развернутого строительства коммунизма», но и личные качества Хрущева:

1. Чего не успел Хрущев в жилищном строительстве? — Не успел сделать уборную проходной, объединить унитаз с ванной и соединить пол с потолком.

2. Как изменил Хрущев ленинскую формулу коммунизма? — Коммунизм — это советская власть плюс кукурузизация всей страны.

3. Что будет, если треснуть молотком по лысине? — Будет все!

4. Правда ли, что за последнее время здоровье товарища Хрущева ухудшилось? — Да. Он страдает грыжей от поднятия целины, язвой желудка от кукурузы, одышкой от соревнования с Америкой и словесным поносом неизвестно от чего.

5. Что нового внес Хрущев в научный коммунизм? — Мягкий знак после «з»[467].

Последний из приведенных анекдотов представляется наиболее концептуальным, поскольку основой его являются особенности речи Н. С. Хрущева: в этом «мягком знаке» сконцентрирована вся ирония по отношению к коммунизму, который в устах его главного «строителя» превращается в «коммунизьм».

Все вышеприведенные анекдоты демонстрируют, что скептический вариант коммунизма по своей сути являлся оборотной стороной официального и того народного коммунизма, который был убежден в возможности построения основ в течение 20 лет. Это связано с самой природой существования скепсиса, поскольку без «положительного» варианта, служащего базисом, невозможно и функционирование «отрицательного». Если не принимать во внимание анекдоты о личности Хрущева, можно утверждать, что народное творчество создавало «контрутопии». А. В. Дмитриев писал, что анекдот в советский период в первую очередь являлся механизмом снятия стресса от чрезмерного давления идеологии, а не орудием сопротивления и борьбы с режимом, как это представляют многие исследователи, поскольку большинство не готово было идти дальше насмешек над властью, а только избавлялось от перегрузок окружавшей их действительности[468]. Иными словами, как отмечает Т. В. Чередниченко, «здравый смысл массового сознания реализовал себя большей частью в анекдотах (анекдот не „борется“ с мифом, а лишь продолжает его за пределы утопического менталитета, по типу диалектического „снятия“)»[469].

Таким образом, III Программа КПСС наметила основные контуры грядущего коммунизма, не дав четких и конкретных картин будущего. Этот расплывчатый образ, преломленный в текстах, вызвал у населения ответную реакцию. Многие видели в коммунизме решение собственных проблем, часто бытового характера, другие же стремились поскорее воплотить в жизнь идеал коллективного «светлого будущего». Но неопределенность и фрагментарность народных представлений позволяет говорить о том, что реконструировать образ коммунизма одного отдельного советского человека не представляется возможным. Из множества индивидуальных образов, как мозаику, можно собрать коллективное представление о коммунизме, но это будет искусственный конструкт, поскольку зачастую понимание одного и того же вопроса у разных людей расходится.

Многие же вообще скептически относились к коммунизму. Видя повседневную действительность, они расценивали заявления Программы партии как попытку скрыть слабость власти с помощью апелляции к населению. Открытое проявление скепсиса в Советском Союзе могло иметь негативные последствия, поэтому население выражало его через фольклор, в частности через анекдоты, в которых высмеиванию подвергались основные постулаты государственной идеологии. Это был своеобразный защитный механизм против избыточного давления идеологии.