«Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов - [48]

В первой главе анализировались коммунистические перспективы, предлагаемые официальным дискурсом, и был сделан вывод о том, что эти перспективы были в большей степени прагматичными, нежели фантастичными. Но представители официального дискурса являлись одновременно и членами общества, вне публичной политики вторая их ипостась превалировала, однако и в этом случае они сохраняли веру в скорое осуществление задуманного. Позиция Н. С. Хрущева по вопросу реальности новой Программы партии вызывает глубокий исследовательский интерес. Приведенные в первой главе факты могут подтвердить мнение исследователей, отмечающих, что Н. С. Хрущев верил в возможность построения основ коммунизма за 20 лет. Помимо личных амбиций Первого секретаря ЦК КПСС, здесь большое значение имел тот факт, что прорыв в коммунистическое будущее должен был поставить его в один ряд с великими предшественниками: организатором социалистической революции В. И. Лениным и строителем социализма И. В. Сталиным; скорее всего, он искренне верил, что плановое хозяйство эффективнее рыночного и по восприимчивости к прогрессу, и по социальной направленности, и по темпам[322].

Другие представители власти также являлись носителями убеждений, связанных с представлениями о неизбежной победе коммунизма. Свидетельством тому является, в частности, следующий разговор Ф. Бурлацкого с директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР А. А. Аразумяном:

«— Ты, Федор, счастливый, ты доживешь до такого времени, когда социализм победит во всей Европе.

— И когда же это произойдет по вашему предположению, Анушаван Агафонович? — спрашивал я не без ехидства.

— Не позже, чем через пятнадцать-двадцать лет.

— А каким путем? Революции, что ли, произойдут в странах Западной Европы, или социалисты и коммунисты объединяться в парламентах, или еще как-нибудь?

— Я не знаю, каким путем, — отвечал маленький человек. — Но твердо знаю, что социализм — дело одного, двух десятилетий»[323].

Собственно, если человек, близкий к правящей верхушке, бывавший за рубежом и видевший разницу между двумя системами, имел «детскую» веру в грядущее и недалекое торжество коммунизма на всем земном шаре, то что можно говорить о простом человеке, чей взгляд ограничивался горизонтами, воздвигаемыми официальным дискурсом. Мысль о скором завершении коммунистического строительства и переходе к новому общественному устройству имела значительные шансы на укоренение в сознании части населения.

В литературе можно выделить две тенденции в характеристике отношения населения к коммунизму. Ф. Бурлацкий пишет, что «новая Программа КПСС была встречена с энтузиазмом во всей партии и в народе, с надеждой и верой в то, что в короткие исторические сроки удастся добиться крупнейших результатов в экономическом и социальном развитии страны, радикально поднять уровень народного благосостояния. В этом были уверены, кажется, все»[324]. Этому мнению противостоит позиция других современников — П. Вайля и А. Гениса: «В самом прямом смысле в конкретные цифры Программы никто не поверил. <…> Надо отдавать себе отчет в том, что никто и не заблуждался насчет построения коммунизма в 20 лет. Любой мог выглянуть в окно и убедиться в том, что пока все на месте: разбитая мостовая, очередь за картошкой, алкаши у пивной. И даже ортодокс понимал, что пейзаж не изменится радикально за два десятилетия»[325]. Обе точки зрения представляются равнозначными и имеющими право на существование, поскольку на рубеже 1950–1960-х гг. они не противостояли друг другу, а существовали параллельно. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов субъективный фактор в оценке эпохи: Бурлацкий как один из авторов III Программы КПСС должен был испытывать определенную гордость за свой труд, в отличие от эмигрантов Вайля и Гениса. Таким образом, важное значение здесь имеет не столько действительность, сколько та точка зрения, которую избирает наблюдатель.

Советская жизнь предоставляла достаточный материал как для оптимизма, так и для скептицизма. Практически любой автор, обращающийся к 1950–1960-м гг., отмечает, что в советской действительности происходили существенные изменения в лучшую сторону. В июне 1956 г. была введена новая система пенсионного обеспечения, что увеличило размер пенсии. Вместе с этим вводился пенсионный ценз, один из самых низких в мире: для мужчин 60 лет, при стаже работы в 25 лет, для женщин 55 лет, при стаже в 20 лет. Исключительное значение имело то, что впервые в стране устанавливалось государственное пенсионное обеспечение для колхозников[326]. 1961-й, год принятия новой Программы партии, начался с денежной реформы, в 10 раз укрупнившей рубль. Рост среднемесячной номинальной заработной платы рабочих и служащих составил за 10 лет практически 50 %: 679 р. в 1953 г. и 98 р. 50 к. (987 р.) в 1964 г. Возросло потребление мяса, молока, рыбы[327]. Самые доступные из коммунистических новаций начали реализовываться уже в 1962 г.: в столовых появились хлебницы с бесплатным хлебом — ешь сколько влезет. В городском транспорте, трамваях, троллейбусах и автобусах исчезли кондукторы, взимавшие плату за проезд. Со временем число бесплатных услуг населению должно было увеличиться