«Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов - [45]

В первой главе указывалось, что перестройка быта на новый, коммунистический лад занимала не последнее место в ряду задач коммунистического строительства. Также отмечалось, что решению проблемы создания нового жилища отводилось значительное место в пропаганде элементов коммунистического общества. Выделение архитектуры как своеобразного транслятора коммунистического будущего основывается на подчеркивании ее роли — как в форме градостроительства, так и в организации индивидуального жилища — официальным дискурсом и естественными потребностями человека, которые необходимо учитывать. Можно предположить, что потребности во сне, потреблении пищи и т. п. могли восприниматься как досадные физиологические препятствия, отвлекающие человека от участия в строительстве коммунизма или от самосовершенствования, призванного увеличить вклад индивида в коммунистическое строительство. Но, поскольку в обозримом будущем уничтожить зависимость человека от физиологических потребностей не представлялось возможным, с ними приходилось считаться, что, в свою очередь, отражалось в планировке жилищ.

Еще в первые годы советской власти возникла тенденция использовать архитектуру для создания новых социальных условий, новых социальных функций, новых типов отношений. Братья А., В. и Л. Веснины и М. Гинзбург, стоящие во главе функционалистов-конструктивистов, разрабатывали проекты новых типов коммунистических жилищ, где приготовление и потребление пищи, стирка, воспитание детей были бы обобществлены. Кузьмин предлагал модель коммунального быта, при котором взрослые коммунары спят по 600 человек, отдельно мужчины и женщины, правда, прежним мужьям и женам разрешалось спать вместе. К. Мельников, развивая эту мысль, разработал идею «Сонной комнаты», где те же 600 человек спят в одном помещении, но к этому добавляется специальный оркестр для заглушения храпа. Самым смелым проектом можно признать идею М. Охитовича, предлагавшего заменить города мобильными передвижными индивидуальными жилищными ячейками[312].

На рубеже 1950–1960-х гг. мысль о влиянии архитектуры на сознание не исчезла. Так, Правление Союза архитекторов СССР предлагало в проекте Программы партии отразить роль и значение градостроительства, принципиальную характеристику коммунистического расселения, новых городов, т. е. той среды, в которой будут жить и трудиться люди коммунистического будущего[313]. «Все стороны архитектурных решений — общий вид зданий и сооружений, внутренняя отделка и, главное, само устройство и оборудование зданий — должны быть проникнуты идеей создания наилучших условий жизни человека, создать наиболее здоровые, целесообразные формы обслуживания потребностей человека, должны быть подчинены интересам человека»[314]. Жилище должно было удовлетворять потребности идеального человека коммунистического общества, одновременно подчиняя себе реального человека эпохи «развернутого строительства коммунизма». В отличие от проектов 1920-х гг. с их революционной романтикой и отрицанием старого мещанского быта, в сталинский период происходит некий ренессанс бытовой культуры[315], а значит, моногамные семейные отношения не подвергались ревизии, и коммунистическое жилище было рассчитано не на массовое использование, а на отдельную семью. Необходимо помнить, что, несмотря на стремление к легким изящным формам, главным требованием оставался функционализм, например, предполагалось, что человеку коммунистического общества было достаточно всего 20 квадратных метров[316]. Рационально организованный быт, к которому постепенно приучали советских граждан, не в переносном, а в прямом смысле ограничивал жизненные ожидания населения. Человек, и так несвободный от общества, при коммунистическом бытовом обслуживании, поставленном на промышленную основу, терял всяческую бытовую независимость: перекладывая выполнение работы на общество, он становился зависимым от него и не мог уже представить себе жизнь без общественной заботы.

Исходя из всего вышеизложенного, сделаем вывод. III Программа партии должна была определить важнейшие задачи в области культурного строительства, литературы и искусства, что, в свою очередь, было связано с завершающим этапом великой культурной революции в период развернутого строительства коммунизма[317]. Возникал определенный симбиоз, в котором текст Программы партии, с одной стороны, ограничивал рамки официально разрешенной фантазии, с другой — в этих границах представлял готовый материал, из которого можно было конструировать образы будущего благодаря его высокой пластичности. Официальный дискурс, выраженный в Программе партии, использовал полученные образы в своих интересах, зачастую разрешая определенные отступления в тактических целях, для чего официальные структуры вынуждены были способствовать распространению и усвоению населением коммунистических перспектив, изложенных в художественных текстах.

III Программа КПСС как документ, призванный мобилизовать население, нуждался в механизме донесения идей коммунизма до населения СССР. Распространение идей шло двумя путями: «явным» и «скрытым». В первом случае идеи распространялись посредством официальной пропаганды. В стране была развернута кампания по разъяснению и внедрению положений Программы партии. Это делалось как в выступлениях советских лидеров, так и в СМИ.