«Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов - [30]

Остановимся немного подробнее на пропагандистских моментах в экономической части доклада. Речь Н. С. Хрущева, как и Программа, аккумулировала в себе весь символический капитал партии и государства, а значит, само слово первого секретаря уже имело силу медиума. Через него как бы говорили все 9 млн членов КПСС. Еще одним немаловажным моментом являются разнообразные статистические и прогнозируемые показатели, часть из которых приводилась в первой главе в таблицах 1–3. Видя положительную динамику, которую пролонгировали и в предстоящий период, читатель вынужден был согласиться с предопределенностью экономического роста народного хозяйства. Если под магию чисел попало партийное и государственное руководство, о чем упоминалось ранее, то что говорить об обычном советском человеке? Дополнительным доказательством, подтверждающим возможность построения коммунизма, служили постоянные отсылки к передовым предприятиям и хозяйствам, которые своим примером, не всегда соответствующим реальному положению дел, демонстрировали возможность выполнения поставленных задач и построения материально-технической базы коммунизма. На съезде к этому добавлялись выступления различных передовиков производства, героев труда, рассматриваемых как символы людей будущего, на которых необходимо равняться.

Интересные результаты может дать анализ лексических особенностей выступлений, поскольку лексика, как правило, транслирует определенный комплекс идей. Если признавать существование языковой картины мира, можно обозначить наиболее интересные моменты, отражающие умонастроения, циркулировавшие в обществе того периода. Н. С. Хрущев, являясь частью социума и обращаясь к нему, использовал лексику, понятную и ему, и народу. Слова должны были не просто донести информацию, а вызвать определенную реакцию. Эта задача выполнялась только в том случае, если затрагивались некие скрытые пласты сознания. Представляется, что такой процесс обусловлен мифологическим сознанием. Не вступая в обширную полемику об определении мифологии и мифологического сознания, отметим, что в рамках данной работы признается наличие мифологического сознания не только у «примитивных народов», но и у современных людей.

Остановимся на двух примерах словоупотребления в выступлениях Н. С. Хрущева, один из которых отсылает слушателя к прошлому, а другой — к будущему, ставшему настоящим. Первый конструкт — «строительство коммунизма» — уже можно воспринимать как устоявшийся речевой оборот. Строительство коммунизма воспринималось как общенародное действие, сплачивающее партию и народ, СССР и весь остальной мир. Помимо такого свойства коллективного труда, как объединение людей, немаловажным фактором представляется использование данного существительного именно с дополнением «коммунизма». Почему, например, не «достижение коммунизма», а «строительство коммунизма»? Словарь С. И. Ожегова определяет «строительство» так: «1. Отрасль науки и техники, занимающаяся возведением и реконструкцией зданий, сооружений. 2. Возведение зданий, сооружений. 3. То же, что стройка. 4. Создание, организация чего-нибудь»[218]. В контексте «коммунизма» корректным является четвертое, переносное значение. Однако второе значение выступает скрытым, но немаловажным для восприятия словосочетания элементом. Коммунизм в такой трактовке аллегорически воспринимается как своеобразный Дворец, Храм, Дом, строительство которого, как, например, в случае с Храмом Соломона, является сакральным актом. Подобное восприятие будущего как сакрального архитектурного сооружения подтверждают и замечания Хрущева к тексту проекта Программы партии: «В проекте Программы указываются пути деятельности всего советского народа по возведению здания коммунизма. И оно предстает перед нами как реальное. На основе предначертаний, выдвигаемых в проекте Программы, можно видеть, какие основные пути и методы ведут к его построению, что нужно сделать, чтобы здание коммунизма становилось все более удобным и красивым»[219]. В речи с трибуны XXII съезда КПСС этот образ предстает еще более четко. Вместо расплывчато сформулированных замечаний в своем выступлении Хрущев однозначно заявлял: «В Проекте указываются ясные (курсив мой. — А. Ф.) пути возведения светлого здания коммунизма. Мы видим, как его нужно построить, как оно выглядит снаружи и изнутри, какие в нем будут жить люди и что они станут делать, чтобы здание коммунизма становилось все более удобным и красивым»[220]. Переход от осторожных и уравновешенных замечаний, если исходить из внутренней логики Хрущева, к «ясному» виденью происходит вследствие необходимости выполнять функции оракула.

Раскрывать мифологическое значение образа дома в данной работе нет необходимости, а вот осветить механизмы совмещения определений (и их мифологизации) стоит. Наиболее продуктивным подходом представляется теория, выдвинутая французским исследователем Р Бартом. Он рассматривает миф не как отдельное явление, а во взаимосвязи с языком. «В мифе имеется две семиологические системы, одна из которых смещена по отношению к другой: во-первых, это лингвистическая система, система естественного языка (язык-объект); во-вторых, сам миф, который я буду называть метаязыком, так как он представляет вторичный язык, на котором говорят о первичном»