Коммунизм - [40]

На военный парад, что традиционно отгремел по Красной площади, разумеется, не пошёл. Он слишком рано начинался, я в десять утра ещё сны смотрел. В принципе, неплохо бы на Красной площади, где ещё совсем недавно куролесили, появиться, освежить воспоминания, но вставать ради этого и невыспавшимся туда тащиться — нет, увольте.

А вот на Воробьевы горы, где ближе к вечеру единоросы замутили митинг вперемежку с концертом, всё же выбрался. Тоже не горел желанием, но слишком уж скучно стало. И дома сидеть не хотелось, и по району шататься в лом.

Погода радовала — солнце, тепло — и лиц столько вокруг улыбающихся, вполне счастливых. Смеющиеся девчонки с воздушными шариками; стройные и возвышенно задумчивые ребята-старшеклассники, несущие гвоздики; неторопливые пенсионеры с пронзительной сединой. Везде баннеры, плакаты, цветочные композиции с цифрой 80. Аж чувство стыда где-то в глубине всплыло за то, что я борюсь с теми, кто так мудро и по-доброму собрал всех этих людей сегодня вместе. Пожалуй, я День Победы ещё и поэтому не люблю: за то, что он рождает во мне ложные эмоции и принуждает смиряться с окружающей действительностью. А смиряться ни в коем случае нельзя!

Митинг был в разгаре. В перерывах между выступлениями народных ансамблей, детских хоров и бесталанных поп-звёзд к микрофону выходил разный чиновничий и предпринимательский сброд. Депутаты Государственной Думы, министры, владельцы заводов. Все поздравляли публику со светлым праздником, махали российскими флажками, грозили кулачками каким-то нехорошим личностям за бугром и отщепенцам внутри страны, которые «ещё не усмирили свою клокочущую ненависть к Свободе и нашим завоеваниям», и призывали народ «к единству и примирению». Удивительно бодренькие ветераны, каждый шаг которых сопровождался бряцаньем многочисленных медалей, вторили государственным и промышленным мужам.

Рамзан Кадыров, мэр Москвы, говорил недолго, но на удивление складно. Вкратце отчитался о социальных завоеваниях последних месяцев, построенных дорогах и жилье. Пожелал ветеранам придти в добром здравии на митинг в честь столетия Великой Победы. Заверил молодежь в успешном и сытом будущем. Самое интересное прозвучало в конце.

— А сейчас, кунаки мои дорогие, — объявил он, — позвольте дать слово послу Советского Союза в Российской Федерации Кузь… — забыл он фамилию и завертел головой по сторонам. Подбежавший чувачок с папочкой в руках нашептал ему правильный вариант: — Да, Кузьмичёву Анатолию Ивановичу. Дорогой гость наш, прямо с того света. Поаплодируем братскому советскому дипломату!

Я аж вздрогнул. Посла видел как-то раз по телевизору, он там брякнул два слова в камеру. И всё. Больше никогда и нигде его не показывали. Он вообще считался личностью мистической, многие и не верили в его существование. О том, чтобы где-то публично выступать, да ещё прямо так, под открытым небом, раньше и речи быть не могло. Видать, у Советов что-то поменялось в дипломатической стратегии.

Под сдержанные и какие-то настороженные аплодисменты статный мужчина в очках подошёл к микрофону и произнёс в него несколько нейтральных слов. Про взаимоуважение и дружбу между нашими народами и мирами, про Победу, сияние которой не померкнет в веках, про нацеленность наших государств на общечеловеческие критерии понимания и дружбы, которым не могут помешать идеологические расхождения. Я сосредоточенно его не слушал, потому что принялся торопливо пробираться к трибуне. Если уж мне выпала такая удача и посол СССР возник в непосредственной от меня близости, то надо попытаться установить с ним контакт.

Метрах в десяти от сцены были установлены железные ограждения и располагалось плотное ментовское оцепление. Пришлось огибать сцену с тыла, ментов здесь было поменьше. Бутылка «Кока-Колы», купленная десятью минутами ранее и ещё не допитая, выступила в роли помощницы.

— Валера! Валера! — приблизившись к менту, закричал я в толпу артистов, технического персонала, сопровождающих лиц и прочей шушеры, копошившейся за сценой. — Такую что ль тебе воду?

Несколько человек обернулось на крик.

— Такую, да? Ну слава богу, — бормотал я, проходя мимо мента, — а то ты у нас привередливый.

Тот остановиться меня не попросил.

Главное — уверенным быть. Знать, что правда на твоей стороне. Тогда любые оцепления и кордоны с лёгкостью преодолеешь.

Посол закончил выступление и спускался сейчас в сопровождении трёх сосредоточенных мужчин по задней лестнице. Двое из сопровождающих были высоки и крепки, видимо телохранители, один — щупленький и тоже, как посол, в очках. Видимо, помощник. Телохранители тактично раздвигали народ, создавая для начальника коридор. Двигался Кузьмичёв к одной из припаркованных невдалеке машин.

— Анатолий Иванович! — крикнул я, приблизившись к советским товарищам практически вплотную.

Посол повернул голову на крик, но не остановился. Я попытался улыбнуться, чтобы расположить его к себе, даже махнул рукой в знак приветствия, но один их телохранителей сделал ко мне шаг, развёл в стороны руки и преградил дорогу.

— Анатолий Иванович, мне нужно с вами поговорить! — крикнул я ещё раз.