Военные штабы размещены в разных концах города в каменных виллах с лепными украшениями, в деревянных домах, в брошенных бакалейных лавках, в величественном здании гостиницы — такая гостиница не посрамила бы даже Довиль… Вокруг штабов собраны воинские части. Но сколько тут бродит неприкаянных, которые пробираются к морю неуказанными дорогами, соединяясь в быстро распадающиеся отряды. Все их гонят, как шелудивых собак, а их скопляется все больше, они просят пищи, просят воды, и тут уж происходят странные разговоры. Когда беглецы насчитывались сотнями, можно было повышать тон, грозить им военно-полевым судом, но теперь здесь целое полчище этих бродяг, нарушителей законов. Сейчас очень трудно поддерживать дисциплину даже в регулярных частях; из-за какого-нибудь пустяка может вспыхнуть бунт. Вы что думаете?.. По правде сказать, можно крепко рассчитывать только на человеческий эгоизм — своя рубашка ближе к телу: гнать приблудные отряды, раз при них нет офицеров. Тем более, что любой, кто появляется из песков, невесть откуда взявшись, — может оказаться шпионом. Никогда еще страх перед пятой колонной так не терзал мысли и самое нутро, как теперь, как здесь. С неизвестными личностями не разговаривай… Ведь только что, как раз над той виллой, где живет генерал Гревиль, да, как раз там — на верхней террасе… Вон на той вышке, где устроен резервуар для воды — видишь? Да, оттуда подавали сигналы зелеными огнями. Мы еще тогда удивлялись — что, мол, это значит? Шпион — вот что это значит! — Правильно! — До чего ж они обнаглели! — Эй, береги башку!.. — Все ныряют в окоп… Самолеты пикируют на берег, и какую же поливку они произвели!.. Наверняка их вызвал тот самый шпион. Выстрелы зениток сотрясают дюны.
К счастью, дорогой подобрали кое-какие крохи из разбитого английского обоза. Но даже бекон и мясные консервы не очень-то вкусно есть всухомятку — без глотка вина, даже без воды.
Черные столбы дыма над Дюнкерком, серое небо, не то пасмурное, не то затянутое пеплом пожарищ, гулкое эхо бомбежки портовых складов, на рейде опрокинутые на бок корабли, убегающие от них лодки, и в воздухе стремительный воздушный бой.
Во рту вкус песка, кожа липкая, у всех небритые лица; люди лежат плотной цепью, чуть не друг на друге, рассказывают всякие страсти — слухи проносятся, как огонь по пороховой дорожке; у самой воды проходит войсковая колонна — солдаты идут гуськом. А что это за двухтрубный пароход? Ты думаешь, за нами? Нет, это не про нашу честь. Нам погрузка будет в Дюнкерке. А я сейчас ходил к дамбе, там артиллеристы мне кой-чего порассказали. В каждом, говорят, доме беженцев битком набито, и в комнатах, и в подвалах, и в сараях. А еще вчера, говорят, там, в городе, войска проходили как на параде, со знаменами. Ну, то вчера, а то сегодня. Вчера Ла Лоранси командовал.
Что ты там рассказываешь насчет погрузки в Дюнкерке? Снуют лодки по хребтам волн. Каждая везет до смешного маленький груз, но тем не менее у солдат затеплились надежды. Да ты погляди: видишь, мачты торчат из воды?.. Немного толку от этих ореховых скорлупок. Слушай, может, сделаем вылазку в поселок? Там, кажется, бистро есть. А у тебя что, деньги завелись? Хотя на что они, в погребах лежит уйма бутылок, благое дело — выпить их, чтобы бошам не досталось… Погоди, летят, сволочи! Все ныряют в песок. Оглушительный рев самолетов. Сколько их! Пикируют, дьяволы, пикируют!.. У берега покачиваются в воде трупы. Когда самолеты умчались, стали вытаскивать мертвых — сначала думали, что это от бомбежки. Да вы разве не видите? Это утопленники. А сейчас вот пришли ребята и рассказывают про лошадей: раненые лошади в дюнах бьются, и до того жалко на них смотреть, все нутро переворачивается. Иной не выдержит и последние патроны потратит, чтобы их пристрелить.
Слушай, это что же такое? Это уж не бомбежка. Да, это пушки. Откуда же они бьют? Не знаю… Знаю только, что стреляют. Из 77-миллиметровок бьют… Это вам не шуточки. Хоть бы там пошевеливались побыстрее, забирали бы нас в лодки.
Жан-Блэз и его зуавы отправились в Дюнкерк за продовольствием для своих товарищей — обозных. Им попался грузовик, стоявший без дела около какого-то дома. Прихватили его — ведь их машины остались на канале, у англичан. Ой-ой, что делается в Дюнкерке! Кругом разрушение. Развороченные улицы пылают и дымятся, завалены обломками и всяким хламом. Уничтожены целые кварталы, высятся горы битого кирпича и штукатурки; а что было в домах — не узнать: бомбежка все истолкла, искрошила, на пожарище все стало однообразно серым и черным, как огромный негатив. И так странно было видеть уцелевшую фламандскую башню, по старинке надзиравшую за рыночной площадью. Стой, стой! Сюда не сворачивай, наш грузовичок по развалинам не приучен ходить. В порту опять натолкнулись на продовольственные запасы английских войск: сухари, бобы и зеленый горошек в консервных банках, сигареты и солонина… — Ну, крути баранку. — Погоди, дай сперва перекусить. — Рядом пылал склад, а какое множество валялось кругом военных материалов! — По-моему, это просто бесстыдство! Верно? — сказал Жан-Блэз своему соседу, и тот посмотрел на него, широко раскрыв глаза.
