Коммунистическая оппозиция в СССР (1923-1927) (Том 1) - [52]

рассказываю на страницах предисловия всей истории партии, потому что темой книги является не история партии, а октябрь, то есть определенный период в этой истории. Но я не знаю, что можно возразить против характеристики тех условий развития партии, которые обеспечили ей ее "совершенно несравненные революционные преимущества"

Но и это еще не все. Обвинение в том, будто я "замалчиваю" борьбу большевизма с той тенденцией, которую я лично в прошлом отстаивал, можно было бы вполне основательно отвести в данном случае тем соображением, что речь идет опять-таки не о предшествующей истории, не о борьбе против примиренчества до революции, а об октябре. Но и в таком доводе нет необходимости. Ибо в перечислении тех условий, которые сообщили нашей партии исключительный закал, высшую теоретическую проницательность и беспримерный революционный размах, у меня указаны не только борьба с меньшевизмом и народничеством, но и борьба с примиренчеством.

У меня нет нигде и намека на ту мысль, будто большевизм, каким он вышел из предреволюционной истории, нуждался в изменении своего существа посредством "троцкизма"; наоборот, у меня прямо сказано, что необходимой составной частью формирования большевизма была борьба с теми тенденциями, которые были известны под именем троцкизма. Другими словами, у меня сказано прямо противоположное тому, что мне приписывают. Без умаления мною роли партии, без игнорирования мною значения и смысла ее беспримерной дооктябрьской подготовки все построение возрожденной опасности троцкизма лишается главного своего устоя. Между тем, ни такого умаления, ни такого игнорирования у меня нет и в помине. Главная моя мысль, вокруг которой все остальное вращается, как вокруг своей оси, приведена выше, и я ее здесь снова повторяю, "мы с вами должны будем учиться еще яснее и глубже понимать и ценить характер, смысл и природу нашей партии, обеспечившей пролетариату победу в октябре и ряд побед после октября". ("Восток и Запад", стр, 11). Это есть мысль ленинизма. Я ее не подмениваю и не разжижаю. Я ее отстаиваю и проповедую.

"Демократическая диктатура пролетариата и крестьянства"

Как обстоит дело с "троцкистским" пониманием роли партии, мы видели. Но мою критику ленинизма выводят еще и другими, при том двоякими путями. Во-первых, там где я характеризую "октябрьскую" позицию тов. Каменева и других товарищей, выступавших против восстания, я будто бы под видом критики тогдашних противников Ленина, борюсь с самим Лениным. Вторая линия моей критики ленинизма состоит будто бы в моем прямом изображении "ошибок" Ленина в октябре и моих будто бы поправок к этим ошибкам. Надо внимательно остановиться на этом вопросе.

В чем была суть октябрьских разногласий между тов Каменевым и Лениным? В том, что тов. Каменев стоял за завершение буржуазной

революции под лозунгом демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, в то время, как Ленин, на основе уже развернувшейся буржуазной революции, подготовлял и призывал к социалистической диктатуре пролетариата, ведущего за собою деревенские низы. Таково самое существо двух тенденций в октябре. Ленин выступает со всей решительностью против каменевской постановки, отметая формулу демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, как пережившую себя. "Надо равняться, - говорит он, - не по старым формулам, а по новой действительности". Ленин спрашивает: "Охватывается ли эта действительность старобольшевистской формулой тов. Каменева: "буржуазно-демократическая революция не закончена"? "Нет, отвечает он, - формула устарела. Она никуда не годна. Она мертва. Напрасны будут усилия воскресить ее". Значит ли это, что Ленин попросту "отрекался" от формулы демократической диктатуры пролетариата и крестьянства? Нет, нисколько. Такого отречения я ни мало не навязываю ему. Наоборот, я прямо говорю (стр. XVII), что Ленин, - в противовес всей шаблонно-западнической традиции русской социал-демократии, начиная с Группы Освобождения Труда, дал своеобразию русской истории и русской революции политическое выражение в формуле демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, причем эта формула имела для него -как и все другие политико-тактические формулы насквозь динамический, действенный и, следовательно, конкретно-обусловленный характер. Она была не догмой, а руководством к действию. Я спрашиваю в предисловии: осуществилась ли демократическая диктатура пролетариата и крестьянства в условиях революции 1917 года, и отвечаю, твердо опираясь на Ленина, что она осуществилась в виде полувластных рабоче-солдат-ских советов, которые не хотели полной власти. Ленин узнал свою формулу и в этой очень измененной и преломленной действительности. Он установил, что дальше этого половинчатого осуществления старая формула в данной исторической обстановке не пойдет. В то время, как противники захвата власти считали, что нам нужно "завершение" демократической революции, Ленин отвечал: все, что по "февральской" линии можно было сделать, уже сделано, уже осуществилось; старая формула уже пережила себя; нужно из развития действительности вывести новую формулу действия. Ленин обвинял своих противников в том, что они не узнали "демократической диктатуры" в том ее виде, в каком она осуществилась в условиях февральской революции. Уже с начала апреля Ленин неутомимо разъясняет: "Кто говорит только о революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства", тот отстал от жизни, тот в силу этого перешел на деле к мелкой буржуазии против пролетарской классовой борьбы, того надо сдать в архив "большевистских" дореволюционных редкостей - можно назвать: архив "старых большевиков" (XIV, ч. 1, стр, 29). Ленин настойчиво повторяет, что его противники, противопоставляющие изжившую себя формулу потребностям революции, тем самым "сдаются беспомощно мелкобуржуазной революционности". Вот ленинская постановка вопроса. В таком именно виде я ее и излагаю. Почему моя солидаризация с Лениным, а не с тов. Каменевым, в этом краеуголь