Коммуна, или Студенческий роман - [138]

Протёрла скрипочку и запиликала.

Вскоре и внучок подоспел. Ещё бы задержался – с отвычки бы все пальцы постесала бы под корень.

Бутылку вина из сумки достал.

Хороший парень. Ну, ростом не вышел – ещё не показатель. А что тощий – раскормим! Вон как пирожные молотит.

И тут звонок в дверь! Романова! Ни дать ни взять – чёрт принёс!..

– Лёш, я не понимаю, почему она меня пустила?! – Поля тянулась с Примусовых колен за бокалом шампанского, не отпуская его шею. Это ей нравилось. Шея у него была мощная, надёжная, не тонкая.

– Она не могла тебя не пустить. Из-за того, деточка, чего у тебя, слава богу, нет.

– Из-за чего это?! – Полина пыталась выпускать дым кольцами. – Тьфу ты! Не получается. Никогда не научусь…

– Из-за совести, моё сокровище. Из-за совести. Она была причастна к тому, что Вольша когда-то не пустила тебя на порог. И поскольку Селиверстова девочка куда более совестливая и добрая и испытывающая раскаяние, нежели очень разумная, ментальная и волевая Вольша, то она не могла не впустить тебя и не пригласить за стол.

– Он меня как увидел, этот пестик, так рот и открыл. А меня понесло, ё-моё! Стыдно вспоминать! Раскокетничалась, как малолетка на утреннике. Но только та в платье, со скрипочкой, а я – в шортах и маечке, с сигаретой, ну ты понимаешь?

– Это хорошо, что тебе стыдно…

– И ничего мне не стыдно!

– … хотя бы вспоминать.

– Вспоминать – стыдно! А так – ничего не стыдно. Нечего быть такой дурой со скрипочкой. Тоже мне, было бы кого обольщать. А и было бы – так не так это делается.

– О, и как же это делается? Мнение специалиста, пожалуйста.

– Да никак это не делается на самом деле. Мужчины сами обольщаются.

– Ну да, в особенности такие девственные мотыльки, как тот несчастный Олежек, от вздохов и коровьих взглядов которого ты тогда с неделю бегала.

– О-о-о! Кошмар! Он прямо вот так вот за мной и пошёл, оставив бедную Селиверстову со скрипочкой! – Полина зашлась в хохоте.

– Фу, какая злая девочка. – Примус поцеловал её в откинутую шею.

– Я же ему ещё номер телефона оставила. На хрена, спроси?! И уж не знаю, каким таким чутьём Вечный Жид вычисляет, чьи звонки мне неприятны, но когда этот Олежек звонит – она меня зовёт, старая сука.

– Вот этим самым чутьём и вычисляет – сучьим. Как сделать другой суке неприятно. И что же тебе по телефону рассказывает наш Олежек?

– Как я буду «лохмато» жить, если выйду за него замуж. Типа военным врачам в России дают квартиру, а стиральная машина и холодильник уже у него есть – стоят запечатанные. Вот какими меня сокровищами соблазняют! – Полина аж повизгивала, так ей стало смешно.

– Маленькая гадина!

– Я тебе ноги ещё не отсидела?

– Нет, моя радость.

– Как ты всё это терпишь?

– Я не знаю, что именно ты имеешь в виду – твои рассказы, твои похождения или отсиженные ноги, но ответ на всё тот же – я люблю тебя.

– А откуда ты знаешь, что это именно любовь?

– Просто знаю.

– А как это можно просто знать?

– Скажем так, моё впечатление равно пониманию. Суммируясь, они дают знание. Но суммировать впечатление и понимание можно, только когда они равны. Такая вот алгебра любви.

– Опять напустил туману…

– Ничуть. Сиди ты сейчас на коленках у какого-нибудь студента политеха, а он – рассказывай тебе нечто таинственное о сопромате, – туман был бы ещё гуще, но ты бы верила в Великий и Могущественный Сопромат студента политеха. А в мою алгебру любви почему-то не веришь. Ну, не хмурься, не хмурься… Я не имею в данном конкретном случае в виду никаких конкретных студентов политеха. Я давно смирился с твоими пляжными похождениями этого лета. Последний год высшей школы. Некоторые из этой твоей компании мне даже нравятся. Славные хлопцы. Умные, не жадные. Большая редкость в наше смутное время. Где ты их, кстати, подцепила, всё никак не удосуживался спросить?

– Серёжа-сумочный на дачу в Алтестово возил. Его компания.

– Кстати, что-то давно его не видел, твоего Серёжу-сумочного. Он тоже славный. Что не так?

– Они все ёбнулись! Сумочный тоже вдруг замуж предложил! – она обняла Примуса, грустно вздохнула и затихла ненадолго.

– Бедное моё маленькое чудовище, – Примус погладил её по спине. – Оно внезапно объелось, и у него, моего маленького чудовища, несварение. Злые дяди стали пачками выписывать генеральные доверенности на руки и сердца. Глупые, глупые дяди! Не понимают, что жениться надо на хороших девочках в кружевах, со скрипочками и вареньем, а не на гнусных маленьких исчадийках адика. Ещё шампанского?

– Давай!

Примус вставал и разминал слегка-таки затёкшие ноги.

– Ой, а помнишь, как к нам заявились Вольша со своим Змеевиком? Ну то есть уже не Вольша, а тоже Змеевик… Капец! Звучит, как самогонный аппарат!

– О, это я помню. Я сам прихерел тогда… – Лёшка открывал очередную бутылку шампанского. – И это я! Великий психолог, так сказать! Не ожидал, честно говоря, от умницы Вольши такого… Нет, я не ханжа… Уж кого-кого, но назвать меня ханжой язык не повернётся ни у одного из твоих ухажёров! Я и сам не против экспериментов, но эксперименты – это эксперименты. Мотивы же этого крайне неожиданного предложения групповухи на четверых так очевидны для самой Ольги, что… Что, наверное, я что-то не понимаю в женщинах, хотя имея столько лет дело с тобой, моя дорогая… Да, видимо, именно поэтому я ничего не понимаю в женщинах. Всё моё понимание ушло в тебя. М-да… Весь пар ушёл в гудок. Паровоз дальше не пойдёт…