Комментарий к роману «Евгений Онегин» - [375]

Первые четыре издания (все у Ladvocat, Paris) этого огромного и бездарного труда следующие:

1. 1819–1921 гг. 10 томов. «Корсар» находится в т. 1, 1819; «Вампир» в т. 2, 1819; первые две песни «Чайльд Гарольда» в т. 4, 1819; третья песня в т. 5, 1820; вместе с «Гяуром»; четвертая, последняя, в т. 7, 1820; первые две песни «Дон Жуана» находятся в т. 6, 1820, а «Беппо» в т. 8 того же года.

2. 1820–1822 гг. 5 томов. «Гяур» и первые две песни «Дон Жуана» в т. 2, 1820; «Чайльд Гарольд» в т. 3, 1820, с «Вампиром» (произведением, ложно приписанным Байрону и в дальнейших изданиях не представленным).

3. 1821–1922 гг. 10 томов.

4. 1822–1825 гг. 8 томов, целиком переведенные Пишо, с предисловием Нодье. Первые 5 томов вышли в 1882 г., с «Чайльд Гарольдом» в т. 2; первые пять песен «Дон Жуана» находятся в т. 6, 1823; а последние одиннадцать песен в т. 7, 1824.

Еще до переезда из Одессы в Михайловское, то есть до августа 1824 г., Пушкин знал первые пять песен «Дон Жуана» по шестому тому 4-го издания Пишо. Остальные песни он прочел в декабре 1825 г. в Михайловском, получив из Риги седьмой том Пишо через Анну Керн.

6. Беппо

В предисловии к отдельному изданию первой главы ЕО Пушкин подчеркивает ее родство с байроновским «Беппо». Оригинала он не знал, а в его оценке этого «шуточного» произведения можно усмотреть влияние примечания Пишо к французскому переводу: «„Беппо“ — сплошное надувательство: поэт как бы подшучивает над всеми правилами своего искусства… однако, среди постоянных отступлений, фабула не перестает развиваться».

7. абабееввиггидд

Чередование рифм, выбранное Пушкиным из ЕО, встречается как случайный узор уже в «Ермаке» (стихи 65–78 и 93—106) Дмитриева, которого Карамзин по дружбе называл «русским Лафонтеном», написанном в 1794 г., а также в «Руслане и Людмиле» (в песне третьей, «за отдаленными горами» до «оставим бесполезный спор, сказал мне важно Черномор»). С этим чередованием Дмитриев и Пушкин были знакомы по французским образцам: оно повторяется, по крайней мере, три раза в «Contes» Лафонтена, в разных местах третьей части (1671), например в сказочке «Nicaise», стихи 48–61, где рифмы перемежаются так: dame, précieux, âme, yeux, galantes, engageantes, gars, regards, sourire, main, enfin, dire, soupirs, désirs.

Первая половина онегинской строфы, до талии, совпадает с семью первыми строками французской одической строфы в десять строк (абабеевиив), которой пользовались Малерб и Буало и которой подражали русские стихотворцы XVIII столетия. Онегинская строфа начинается как ода, а кончается как сонет.

8. Повеса, Зевеса

Эта богатая рифма (гл. 1, II) могла бы искупить банальность французской формулы «par le suprême vouloir» («всевышней волею»), не будь она попросту занята у Василия Майкова («Елисей», 1771, песня 1, стихи 525–526).

9. Ученый малый, но педант.

Невежественный и бездарный Бродский (1950) пытается объяснить слово «педант» в применении к Онегину (гл. 1, V) как синоним «революционера», что зря вводит в заблуждение учителей средней школы.

Мальбранш в начале XVIII в. описывал педанта так: «светскость… два стиха из Горация… анекдоты… Педанты это те, кто щеголяет ложным знанием, цитирует наобум всяких авторов (и) говорит только для того, чтобы им восхищались дураки». Ему вторит Аддисон («Зритель» / «Spectator», 1711, № 105): «Кто более педант, чем любой столичный щеголь? Отними у него театр, список модных красавиц, отчет о новейших недугах, им перенесенных, и он нем». Впрочем, смысл стиха проще: важным невеждам модная «ученость» казалась чересчур точным знанием.

10. Напев Торкватовых октав.

Эта строка и следующие за ней стихи — обаятельны, они для меня насквозь осветили и окрасили полжизни, я до сих пор слышу их весной во сне сквозь все вечерние схолии — но как согласовать с далью и музыкой сухой факт, что эти гондольеры, поющие эти октавы, сводятся к одному из самых общих мест романтизма? Тут и Пишо-Байрон, «Чайльд Гарольд» (4-е изд., т. 3), 1820, и мадам де Сталь («О Германии», изд. 1821, с. 275), и Делавинь («Les Messéniennes», 1823), и великое множество других упоминаний о поющих или переставших петь гондольерах.

11. Пишотизм.

Вот прелестный пример того, как тень переводчика может стать между двумя поэтами и заставить обманутого гения перекликнуться не с братом по лире, а с предателем в маске. Байрон («Чайльд Гарольд», 2, XXIV) говорит: «Волною отраженный шар Дианы». Пишо превращает это в «диск Дианы, который отражается в зеркале океана». У Пушкина (гл. 1, XLVII) есть «вод… стекло» и «лик Дианы». Этим «стеклом» мы обязаны французскому клише посредника.

12. Условная краса

Ретиф де ла Бретонн, довольно посредственный, но занимательный автор (1734–1806), пишет в своем «Le Joli-pied» о некоем сластолюбце, «легкий стан нравился ему, но из всех прелестей… его больше всего влекла… хорошенькая ножка… которая и в самом деле предвещает тонкость и совершенство всех прочих чар».

13. Желаний своевольный рой

Еще один обыкновенный галлицизм. Лагарп в своем «Литературном курсе» (1825, т. 10, с. 454) осуждает «частое возвращение слов-паразитов, как, например, essaim… все это общие места, слишком много раз повторенные…». Достаточно следующих примеров. «Au printemps de ces jours l'essaim des folâtres amours» (Gresset, «Vert-vert», 1734); «L'essaim des voluptés» (Parny, «Poésies Erotiques», 1778), «Tendre essaim des désirs» (Bertin, «Elégie II», 1785); «Des plaisirs le dangereux essaim» (Ducis, «Epître à l'Amitié», 1786).