Комментарий к роману «Евгений Онегин» - [355]
Я отдаю предпочтение новому термину «наклон» или «наклоненный скад» перед названием «неконечное сдвинутое словесное ударение» («nonterminal wrenched accent»), так как в этом случае не происходит никакого физического сдвига, а как раз наоборот — как бы изящный наклон крыла, точно рассчитанное смещение чаши весов. Название «парящее ударение» («hovering accent») двусмысленно; еще менее уместно примитивное определение «замещение хореем», подразумевающее механическое замещение одной группы элементов другой. Суть данного феномена заключается как раз в ямбическом преобразовании хореического, а иногда даже и дактилического слова. Здесь происходит не замена, а своего рода примирение — изящное подчинение неямбического слова доминирующему ямбическому размеру стиха. Путаница возникает и в связи с тем, что наклоны могут появляться и на самом деле появляются в хореических строках (в этом случае, например, сдвоенный наклон будет приходиться не на не четное-четное место, как в ямбической строке, а на четное-нечетное).
Сдвоенный наклон не имеет ничего общего с теми формами освобождения стихотворного размера, через которые совершается постепенный переход к ритмическому стиху (например, с периодической заменой на протяжении всего произведения целой стопы, скажем, в четырехстопном ямбе сложной стопой, образуемой словом или словами, из которых ничего не может быть выпущено). Джордж Сейнтсбери (George Saintsbury), к примеру, рассматривающий наклоны как формы «эквивалентности», безнадежно запутывается при толковании этих модуляций.
Название «сдвинутое ударение» следует употреблять только по отношению к искусственному переносу ударения в двусложном рифмующемся слове с женского слога («Éngland») на мужской («Englánd»).
Рассматривая наклоны в русском четырехстопном ямбе, мы обнаруживаем следующие явления. Разделенные и короткие наклоны представляют собою столь же естественную модуляцию русского ямба, как и английского, но в русском встречаются реже. Довольно редки они и в ЕО.
Разделенный наклон встречается в русском стихе еще реже, чем короткий, тогда как прямо противоположное наблюдается в английском, где длинное слово не очень часто находится в таких отрезках строки, которые состоят из 1+4, или 1+5, или 1+6, или 1+7 слогов (где ему приходится растягиваться, чтобы, так сказать, оттеснить одинокое односложное слово, стоящее в начале строки, создавая таким образом короткий наклон).
И наконец (и в этом проявляется одно из важнейших отличий английской просодии от русской в том виде, в каком ее применяли самые замечательные русские поэты), в русском хорее и ямбе ни в одной части строки вовсе не встречается сдвоенный наклон (за исключением немногих двусложных предлогов, о которых речь пойдет ниже).
Разделенный наклон представлен в ЕО такими разбросанными по всему тексту строками, как:
гл. 8, XVII, 3: Ка́к? Из глуши́ степны́х селе́ний…
гл. 8, XVII, 11: Кня́зь на Оне́гина гляди́т…
гл. 7, XVII, 10: Ки́й на билья́рде отдыха́л…
гл. 6, XL, 13: Та́м у ручья́ в тени́ густо́й…
В последнем из этих примеров наклон не такой сильный, как в предыдущих; кроме того, в ЕО есть некоторое количество других, еще менее сильных наклонов, образуемых словами «где», «он» и др., которые являются лишь полунаклонами.
Короткий наклон представлен такими строками, как:
гл. 3, IX, 4: Пье́т обольсти́тельный обма́н…
гл. 1, XXXIII, 7: Не́т, никогда́ средь пы́лких дне́й…
гл. 6, V, 14: В до́лг осуша́ть буты́лки три́…
гл. 2, XXVIII, 4: Зве́зд исчеза́ет хорово́д…
В русском стихе двойной наклон не обладает полной свободой[1004]: его использование строго ограничивается примерно десятком маловажных подсобных двусложных слов, которые в речи несут ударение на первом слоге, а в поэзии их ударение, при необходимости, может нейтрализоваться с помощью скадов. В стихотворениях Пушкина к таким словам относятся «через», «чтобы», «дабы», «или», «между», «ото» и «перед»[1005]:
«Руслан и Людмила», I, 22: Через ле́са, через моря́…
ЕО, гл. 6, XVII, 11: Чтобы двуху́тренний цвето́к…
гл. 6, VII, 2: Дабы поза́втракать втрое́м…
гл. 7, II, 9: Или мне чу́ждо наслажде́нье?
гл. 8, «Письмо Онегина», 17: Ото всего́, что се́рдцу ми́ло…
гл. 1, LI, 6: Перед Оне́гиным собра́лся…
Строк, начинающихся такими ослабленными словами, в ЕО немного. Поэтому весьма интересно будет отметить, что в гл. 1, LVI, где поэт настаивает на недопустимости отождествления его с Онегиным, дабы какой-нибудь склонный к сарказму или злословию читатель не смог обвинить его в самовлюбленности, Пушкин помещает одну за другой три строки, каждая из которых начинается одним из шести привычных к наклону двусложных слов:
Сама собою напрашивается мысль, что в 1823 г. Пушкин вспомнил о просодическом эксперименте, проделанном Сумароковым в 1759 г. (см. далее, с. 775).
В ЕО и в русской поэзии вообще встречается только одно трехсложное слою, образующее скад. Это часто употребляемое слово «передо» (которое в речи ставится главным образом перед словом «мной», чтобы избежать дисгармонии согласных); обычно ударение в этом слове падает на первый слог, но в стихе может происходить наклон, в результате которого это слово приходится на отрезок, состоящий из понижения, метрического ударения и еще одного понижения, как, например, в «Путешествии Онегина» (XVI, 9):
В 1955 году увидела свет «Лолита» — третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты ужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, южно уверенно сказать, что это — книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».В настоящем издании восстановлен фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».«Лолита» — моя особая любимица.
Гениальный шахматист Лужин живет в чудесном мире древней божественной игры, ее гармония и строгая логика пленили его. Жизнь удивительным образом останавливается на незаконченной партии, и Лужин предпочитает выпасть из игры в вечность…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Дар» (1938) – последний русский роман Владимира Набокова, который может быть по праву назван вершиной русскоязычного периода его творчества и одним из шедевров русской литературы ХХ века. Повествуя о творческом становлении молодого писателя-эмигранта Федора Годунова-Чердынцева, эта глубоко автобиографичная книга касается важнейших набоковских тем: судеб русской словесности, загадки истинного дара, идеи личного бессмертия, достижимого посредством воспоминаний, любви и искусства. В настоящем издании текст романа публикуется вместе с авторским предисловием к его позднейшему английскому переводу.
Роман, задуманный Набоковым еще до переезда в США (отрывки «Ultima Thule» и «Solus Rex» были написаны на русском языке в 1939 г.), строится как 999-строчная поэма с изобилующим литературными аллюзиями комментарием. Данная структура была подсказана Набокову работой над четырехтомным комментарием к переводу «Евгения Онегина» (возможный прототип — «Дунсиада» Александра Поупа).Согласно книге, комментрируемая поэма принадлежит известному американскому поэту, а комментарий самовольно добавлен его коллегой по университету.
Свою жизнь Владимир Набоков расскажет трижды: по-английски, по-русски и снова по-английски.Впервые англоязычные набоковские воспоминания «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство») вышли в 1951 г. в США. Через три года появился вольный авторский перевод на русский – «Другие берега». Непростой роман, охвативший период длиной в 40 лет, с самого начала XX века, мемуары и при этом мифологизация биографии… С появлением «Других берегов» Набоков решил переработать и первоначальный, английский, вариант.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
Лекции «Трагедия трагедии» и «Ремесло драматурга» были написаны для курса драматургического мастерства, который Набоков читал в Стэнфорде летом 1941 года. Две представленных здесь лекции выбраны в качестве приложения к пьесам Набокова по той причине, что они в сжатом виде содержат многие из основных принципов, которыми он руководствовался при сочинении, чтении и постановке пьес.
Книга содержит впервые переведенный на русский язык полный курс лекций о романе Сервантеса, прочитанный В. Набоковым в Гарвардском университете в 1951–1952 годах.Замечательное свойство литературоведческих работ Набокова — в сочетании его писательского дара с вдумчивостью благодарного читателя. Суровый и нежный, невыносимо пристрастный, но никогда не скучный, Набоков по-новому осмысливает шедевр Сервантеса — он шутит и грустит, сопровождая своих студентов, а ныне и читателей, в странный, хотя и кажущийся таким знакомым мир «Дон Кихота».Текст дополняют подробные комментарии профессора Фредсона Бауэрса, американского библиографа, собравшего и отредактировавшего этот том лекций по набоковским рукописям.
«Есть книги… которые влияют на сознание целого литературного поколения, кладут свой отпечаток на столетие», — писала Нина Берберова. Лекции по зарубежной литературе Владимира Набокова подтверждают этот тезис дважды: во-первых, потому что каждый герой набоковских рассуждений — будь то Джойс или Флобер — действительно оставил отпечаток в судьбах литературных поколений. Во-вторых, и сама книга Набокова достойна схожего отношения: при всей блистательности и близорукости, лекции поражают художественной наблюдательностью, которая свойственна только крупным писателям.
«Лекции по русской литературе» В. Набокова, написанные им для американских студентов, впервые вышли в России в Издательстве «Независимая Газета». Литературоведческие исследования великого писателя — столь же самоценные творения, как и его проза. Обладая глубоко личным видением русской классики, В. Набоков по — своему прочитывал известные произведения, трактуя их. Пользуясь выражением Андрея Битова, «на собственном примере». В «Приложениях» публикуются эссе о Пушкине, Лермонтове и др., которые, как нам представляется, удачно дополняют основной текст лекций.