Комкор М. В. Калмыков - [32]

Вернувшись в штаб, Михаил Васильевич встретился с комиссаром полка Евдокимовым. Он только что прибыл с передовой и доложил командиру:

— Во всех ротах и командах проведены митинги. Очень доволен народ победами на юге, рвется в наступление. Послушайте хотя бы эту резолюцию: «Просим наш хлебный паек уменьшить с 600 граммов до 400. Отчисленный хлеб передавать детям Москвы. Просим передать рабочим Москвы, Петрограда и нашему вождю товарищу Ленину, что скоро пойдем в наступление… Пощады врагу не будет. Победы обязательно добьемся».

— Вот вам наглядный пример к беседе, — обратился к председателю партбюро Калмыков.

— Завтра непременно расскажу об этой резолюции в школе, — отозвалась Шойхет. — Она лучше всяких лекций.

Приказа из армии о переходе дивизии в наступление ждали каждый час, но кончился май, а его все еще не было. Однако каждый день аншлаги и плакатные надписи в газетах призывали:

«Товарищи, все на Урал! Уральский хребет ныне — главная баррикада рабоче-крестьянской России! Весь Урал к зиме должен быть наш! Солдаты Красной Армии, на Урал, на баррикаду!»

В один из вечеров Михаил Васильевич допоздна засиделся за чтением «Правды». Почта все еще работала с перебоями, и газеты пришли сразу чуть ли не за неделю. Пришлось в один прием знакомиться с последними событиями.

Шел уже двенадцатый час ночи, когда в комнату командира кто-то постучал, и порог переступил красноармеец со скаткой через плечо и вещевым мешком за плечами. Его загоревшее моложавое лицо украшали небольшие усы и опрятная бородка. Командир полка узнал в вошедшем Леонида Вейнштока. После выхода из партизанского рейда он был отозван из полка на работу в политотдел дивизии, где одновременно выполнял обязанности и инструктора, и председателя бюро парторганизации политотдела.

— Ба-а! Леонид! — радостно воскликнул Михаил Васильевич. — Не с приказом ли?

— Пока не с ним, но по делам его касающимся. Надо посмотреть, как вы наступать готовитесь. Хочу с недельку повоевать в родном полку. Так лучше: и настроения узнаю, и сам людям помочь смогу. Место в строю какой-нибудь роты, конечно, найдется?

— Бойцом-то зачем? — удивился Калмыков. — Командиром могу поставить.

— Нет, — ответил Вейншток, — командовать не обучен, а наступление будет трудным.

— Раз такое дело — уступлю. В батальон Белякова согласны?

— С удовольствием, там много старых знакомых.

И еще долго говорили они о друзьях, о скором наступлении, о политике.

5.

Прошло три дня. Поступил в полки долгожданный приказ. 5 июня 1919 года в предрассветные сумерки вместе с другими бойцами полка вымахнул на бруствер окопа и красноармеец Леонид Вейншток.

— Вперед, товарищи! — бросил он клич. — За Ленина! За нашу революцию!

30-я дивизия включилась в общее могучее контрнаступление Восточного фронта. Правда, первые победы нельзя было назвать громкими и значительными. За день боев полки пробивались вперед верст на десять-пятнадцать, и к исходу суток в донесениях назывались освобожденными такие деревушки и села, которые в штабах фронта и армии с трудом отыскивали на оперативных картах.

С 10 июня все пошло по-иному. Войска Северной группы узнали о новом блестящем успехе бойцов Фрунзе — о геройском форсировании ими Белой и об изгнании колчаковцев из Уфы. На это полки 3-й армии ответили освобождением Глазова и стремительным продвижением вперед по вятским полям и удмуртским лесам. Пять долгих месяцев понадобилось колчаковцам, чтобы пробиться от Камы на двести-триста верст к западу. Обратный путь они проделали куда быстрей.

В двадцатых числах июня передовые части советских дивизий уже вышли на правый берег Камы на всем ее среднем течении. Бойцам Калмыкова выпала честь во второй раз принести свободу Нытве.

После трех недель непрерывных наступательных боев полк был выведен в бригадный резерв. Появилась возможность дать отдых и людям и себе. Все в этот раз в Нытве радовало Михаила Васильевича. Улицы поселка старинного уральского завода удивительно напоминали ему первое лето в Богоявленске. Та же буйная зелень, та же мирная тишь, от которой, казалось, отвык уже навсегда.

Но вот на глаза попался большой директорский дом, в котором зимой квартировал штаб 3-й бригады, и живо представилось, как однажды подкатили к нему в кошеве Блюхер и начальник штаба дивизии. Василий Константинович приехал тогда прощаться: он уже получил назначение на работу в штаб армии. Командиры собрали немудреный обед. Тосты произносились с поднятыми стаканами морковного чая.

А теперь уже нет Ивана Степановича Павлищева, нет и других близких боевых друзей. В самом начале наступления геройски погиб питерский коммунист Леонид Вейншток. А через несколько дней под Дебессами разорвавшийся неприятельский снаряд оборвал жизнь Федора Ландграфа. Найдешь ли когда еще такого одаренного помощника и верного товарища? И кто будет следующий, ведь сейчас не поставишь последней точки в списке тяжелых утрат. Сколько их будет там, впереди, — задумался командир, глядя за реку. — Не только Урал, но и всю Сибирь еще надо отвоевать…

— Михаил Васильевич, пора митинг открывать, — голос комиссара Евдокимова вывел Калмыкова из задумчивости.