Комкор М. В. Калмыков - [30]

— На почту сейчас надежды плохи, — заметил Ковшов. — Живой бы связью…

— А что? — поддержал командир. — Обращусь к начдиву, а вы, Дуня, на политотдел поднажмите, и верю, разрешат нам ради такого случая послать специального нарочного в наши освобожденные места. Пусть больше узнают о нас родные, и ответы их скорее получим. Большой политический вес будет иметь все это!

4.

Казалось, зиме конца не будет. Промелькнули победные январские дни, а после бесконечно долго вьюжил февраль. Застряли полки в его снегах и к Перми не пробились. Потянулись уныло оборонные дни.

В начале марта сибирская армия генерала Гайды нанесла внезапный удар в стык между оборонительными линиями 2-й и 3-й советских армий. Колчаковцы ворвались в Оханск, овладели Осой. Во второй раз пришлось богоявленцам Калмыкова переходить по льду Камы.

Новое отступление было тяжелей декабрьского. Над колоннами отходящих висело страшное слово: «Окружили!». Полки утратили связь со штабами бригад. Никто не знал, где искать и штаб дивизии. А тут еще обозы под ногами. Все смешалось, перепуталось.

И в это тяжелое время в полку появился помощник командующего 3-й армии Василий Константинович Блюхер. На эту должность В. К. Блюхер был назначен 31 января 1919 года. В командование 30-й стрелковой дивизией после него вступил Н. Д. Каширин.

— Василий Константинович! Здравствуйте! Вы-то как здесь оказались? — Удивлению и радости Калмыкова не было границ.

— А ты бы усидел, в штабе, когда родная дивизия гибнет? Где Павлищев со штабом? Неужели в плен попал?

— Такие не сдаются. Найдется. Боевое счастье, верю, и на сей раз не изменит ему.

— Будем ждать. А теперь начнем наводить порядки с твоего полка. Доставай карту, — и, склонившись над полотнищем двадцатипятиверстки, пояснил. — Позиции занимайте здесь, на линии деревень Покой и Голованы. И ни шагу назад. Не прошу — приказываю.

Через час Блюхер отбыл на поиски других потерявшихся частей и штабов, а к вечеру Калмыков принимал у себя комбрига и его помощников.

— Иван Степанович, потеряли вас, дорогой. И как угадали, что здесь мы?

— Блюхер подсказал. В поле отыскал. На нас у него какое-то удивительное чутье… Что ж, потыкались, как слепые котята, туда-сюда и будет. Здесь начнем налаживать новую оборону.

Прошла ночь. Утром пожаловали колчаковцы. Думали, как и прежде, спугнуть одним своим видом. Не вышло. Пулеметчики Богоявленско-Архангельского полка сразу же срезали первую цепь атакующих, а затем взялись за подавление пулеметов.

Комбат Беляков, стремясь не упустить момент, решил контратаковать противника. Калмыков согласился. Раньше других из снежных окопов поднялась вторая рота Максима Чугунова. Ротный, опередив бойцов на несколько шагов, застыл на секунду на месте, оглянулся назад и с криком «Коммунисты, вперед! Рота, в атаку, за мной!» ринулся навстречу колчаковцам.

Стремительность и отвага бойцов Чугунова передалась всему полку. Голодные, перемерзшие и донельзя измученные красноармейцы почувствовали былую силу, былую твердость духа. Не ожидали этого белогвардейцы. Дрогнули, побежали, бросая пулеметы, винтовки, оставляя на снегу убитых и раненых.

Дорогой ценой заплатили за этот переломный бой и бойцы Калмыкова. Наибольшие потери понесла вторая рота. На удмуртской земле, под зелеными соснами схоронили товарищи бойцов с далекой башкирской Усолки.

…Весеннее наступление колчаковцев сорвалось — декабрь не повторился. Вятку не постигла судьба Перми. 30-я, а за ней и 29-я стрелковые дивизии вышли из тисков окружения, собрали воедино все свои части и еще на дальних подступах к Вятке заставили врага зарыться в снежные окопы.

Поздним вечером 29 марта связной штаба бригады вручил Михаилу Васильевичу листок, вырванный из полевой книжки комбрига, но почерк был незнакомый. На листе четыре строки, но какие… Перечитывал и не верил.

«Командиру полка тов. Калмыкову. Сегодня, 29 марта на участке 1-го Уральского полка смертельно ранен комбриг Павлищев. Во исполнение приказа начдива срочно прибудьте в штаб для вступления в командование бригадой».

На другой день утром Михаил Васильевич убыл из полка, оставив ему такой приказ:

«Во время боя под деревней Ераничи смертельно ранен наш доблестный командир 3-ей бригады тов. Павлищев. С чувством великого сожаления я извещаю об этом вас, дорогие товарищи. Смерть тов. Павлищева заставила меня разлучиться с вами по распоряжению начдива. Я назначен вр. командиром 3-ей бригады. Оставляю вместо себя — своего помощника тов. Ландграфа…

Уходя из полка, я считаю долгом отметить ваши заслуги, мужество и храбрость, проявленные вами в боях под Осинцевским, заводом Молебским, Крылосовым, Луговой, Голым Мысом, Кленовским и других, где противник превосходящими силами хотел задавить нас, но вы с гордостью выдержали все атаки и благодаря серьезному отношению к делу командного состава умели выходить из критического положения с небольшими потерями.

До свиданья, товарищи, уверен, что вы сумеете отомстить врагам за смерть тов. Павлищева, столь ценного в наших рядах»[34].

…В должности временно исполняющего обязанности командира 3-й стрелковой бригады Михаил Васильевич пробыл ровно 50 дней. Особо запоминающихся событий в это время не было. Шла серая позиционная война. Но главное было достигнуто, 30-я дивизия прочно стала на рубеже реки Кильмезь, и теперь по всему чувствовалось, что именно с этих позиций и начнут уральцы свой победный путь на восток.