Комики, напуганные воины - [37]

— Видишь ли, крошка, — вещает Кочет, — кто-кто, а уж я-то с этой публикой знаком. Темная это история. Уж не знаю, что за делишки там обтяпывал твой парень…

— Он не делец.

— Ну-ну, не мечи икру. Я хочу сказать, что ни с того ни с сего за двадцать километров от дома не оказываются и в чужой дом нечаянно не заходят. Пойми, когда я говорю «делишки», я не имею в виду обязательно грабеж, шантаж или что-то капитальное… Но, судя по тому, что говорят мои друзья…

— Кто?

— Друзья. Глотните-ка чего-нибудь, а я вам расскажу.

— Нас жажда не мучит.

— Ладно, если хочешь знать, в полиции скажут, что, мол, дело обстояло так: твой Леоне проник в дом, чтобы взять то, что плохо лежит, и сумка при нем была… там уже случались кражи, еще бы, ведь среди жильцов одни киты. Ну вот и таскали по мелочам, машины обчищали… и потом кто-то — может, и не из этого дома — заплатил сторожу… сами понимаете, за что… а то просто кто-нибудь с катушек сошел, возьми да и пальни…

— Но ведь они, наверно, искали, прочесывали…

— Можно, милочка, искать, чтоб найти, а можно и чтобы скрыть, — ухмыляется Кочет. — Если они до сих пор все держат в такой тайне, стало быть, вовек тебе не узнать, кто убил твоего Леоне. Кого интересует какой-то отщепенец… и не говори, что твой Леоне был сама порядочность. Тебе и невдомек, как мало надо, чтобы кто-то вдруг вспомнил, как ходил на дело вместе с Леоне. В наши времена всякий что угодно вспомнит…

Лючию пробирает дрожь. Кочет наклоняется к ней с заговорщическим видом.

— Слушай, крошка, а может, ты кого подозреваешь?.. Тогда нет проблем: у меня дружки что надо, все будет в лучшем виде. Скажи словцо, мы подловим кого-нибудь из того дома да так отделаем — ни одна больница не примет.

— Ишь ты, — вставляет Роза.

— Ну так промочите горло, и займемся этим вопросом… конечно, это стоит недешево, но для вас…

— Пошел ты кой-куда.

— Чего-о? — У Кочета багровеет бородка.

— Я говорю, пошел ты в одно место вместе со своими дружками.

— Эй, фифочка, советую со мной быть повежливей понятно?

— Не трепыхайся, — отвечает Роза, — а то вспотеешь и гребешок не будет стоять.

Кочет в бешенстве колотит шпорами. Он уже готов дать волю рукам, но тут замечает, что к ним, угрожающе раскачиваясь, приближается громадина Слон. Говорят, что схлопотать от него затрещину — все равно что получить по башке с размаху створкой церковных ворот.

— Чтоб больше ноги вашей тут не было, попадитесь мне только… — шипит Кочет и, чтобы придать своим словам больший вес, ретируется.

Слон провожает его взглядом, напоминающим прожектор финансовой инспекции. Потом, осклабившись, говорит девушкам:

— Могу я вас чем-нибудь угостить?

— Спасибо. Мне мятный, — говорит Роза и облокачивается о стойку.

Локти и грудь она выставила вперед, а мягкое место в противовес им оттопыривается назад, так что получается синусоида (хотя этот термин впечатления совсем не передает). Слон и рад бы сделать какой-нибудь очаровательный комплимент, но, будучи более искушен в галантине, нежели в галантности, ограничивается вздохом. Почуяв, что он беседует с куколками, со всех концов джунглей собираются хищники. Рак прибывает из рассадника мороженого, где клевал носом, Крот по пути опрокидывает две чашечки кофе, Жираф в спешке даже прихватил с площадки шар.

— А это что такое? — спрашивает Рак.

— Это вам, синьорина, — говорит Жираф, протягивая шар Лючии.

Начинаются возлияния. Изумленный бармен ставит шесть мятных ликеров на столик, за которым обычно процентное содержание алкоголя примерно то же, что в Москве субботним вечером. Слон рассказывает три анекдота, вполне soft-core[17]. Подходят другие клиенты — кто с дворнягой-бедолагой на поводке, кто с сигарой. Роза, хохоча, закидывает ногу в юго-восточном направлении, другая тем временем указует на юго-запад, провоцируя тем самым у присутствующих мерцательную аритмию и самые неестественные позы.

Рак произносит тост:

— В зеленом море этого бокала я вижу двух прекрасных сирен. Они плывут впереди, а за ними, скрипя, движется наша старая лодка. Слегка на взводе, однако твердо стоя на ногах, я предлагаю выпить за Розу и Лючию, которые озарили нашу одинокую старость.

Аплодисменты.

— Предлагаешь, так пей, — говорит Слонище.

Рак без особого трепета смотрит на зеленую цикуту. Потом, зажмурившись, опрокидывает ее одним махом.

— Раз в год можно, — комментирует он. — Как выражаются латиняне, semel in anno licet… — (Нужное слово не приходит на ум.) — Эх, был бы здесь Лучо!

Веселья как не бывало. Лучо болен. Почему? Потому что стар. Леоне мертв. Почему? Нет ответа. Имеются в государстве вопросы и поважней.

Если б не пошел он в тот сад…

Если б не пошел он туда в тот вечер, в его-то годы…

Если б они сидели на месте и не высовывались.

Если б народ не открывал рта, а предоставил говорить комикам, делающим «шах вперед».

Если б не выходили люди на площадь да не действовали властям на нервы.

Если б подчинялись беспрекословно, чтобы не надо было их всякий раз запугивать.

Если б вообще никакого народа не было.

Народ — вот главная помеха современной демократии.

— Этого вы, конечно, не скажете в своей предвыборной речи, депутат Сорока.