Комики, напуганные воины - [14]

Два дня назад… Они сидели перед внушительным зданием универмага. Целовались в красноватом неоновом свете реклам большой распродажи. Он сказал: «Надо купить тебе что-нибудь к дню рождения. Не обессудь — денег мало, с тех пор как я без работы. Термит должен мне пятьдесят тысяч. На днях наведаюсь к нему, если не вернет — все усы повыдергаю».

— Знаешь что, пойдем-ка к Термиту.

Пока они удаляются, из Фиата-поросенка вылезает, обливаясь потом, субъект в оранжевом жилете с двумя блокнотами в руках.

Ли медленно идет по аллее к воротам. Голова кружится от всех лекарств, которыми его ночью напичкали. Он босиком (ботинки у него отняли), на нем брюки и куртка пижамно-табачного цвета. Он здоровается с пациентом по кличке Садовник, этот крестьянин потерял рассудок после смерти жены. Он уже много лет ухаживает за растениями в здешнем парке. Работает преимущественно ночью, когда выползают гусеницы и слышно, как они с хрустом пожирают листья. Мордочки у гусениц веселые, кукольные, с усиками и черной полумаской вокруг глаз. Муравьи защищают свое дерево от карабкающихся и прочих насекомых, пауки плетут паутину и плюются ядом, а вот мантис, кузнечик, страшный, как смертный грех, но ты не бойся, прислушайся, как шелестят листьями гусеницы, словно дождь сыплет в темноте. Довольно одной воды. Капля воды — и никаких лекарств. Хорошо здесь, а, китайчонок?

— Хорошо, Садовник. Одолжи-ка мне твой свитер.

Пьетро Секатор доволен. Для него это большая честь.

Однажды он пытался сбежать, потому что на клинику падала луна, и Ли в тот раз защитил его от побоев.

— Ты что, бежать намылился?

— Как ты догадался?

— Я толстый, меня поймают. А ты, китаец, молодой, ловкий, тебе и карты в руки.

Ли направляется к ограде. Там дежурят два санитара: Рокко Овчарка и еще один, совсем новичок, он не в счет. Ли начинает наносить удары в пространство, в стиле «подлесок», — китайцы это делают шутя. Иногда они так упражняются часами. Ли никогда не забывает того, что когда-нибудь видел или чему учился. Одного этого вполне достаточно, чтобы свихнуться.

— Осторожнее с ним, — предупреждает Рокко новичка, — он агрессивный. Когда на него находит, его впятером не удержать. Этот несчастный псих бросал бомбы. И не заговаривай с ним, а то прикинется тихоней и обведет вокруг пальца.

Молодой санитар кивает. Подходят еще двое. Дело осложняется. Ли, мерно дыша, приближается к ограде.

— Ли, отвали! — рычит Рокко.

Ли переглядывается с новичком и в недоумении показывает на Рокко: дескать, кто из нас больной? Рокко заводится с пол-оборота. Ли забавно потирает череп, словно у него приступ мигрени. По-кошачьи мяукает.

— Эй, ты где взял этот свитер?

Рокко, даже не договорив, уже понимает, в чем дело, да поздно; он хватает палку, но Ли выбросил вперед ногу, палка летит в сторону, Рокко падает. Молодой санитар растерялся, подножка — и он на земле. Подбегают другие, но Ли, словно обезьяна, перемахивает через ограду: два прыжка, третий вниз на землю, и только пятки засверкали. Ему, как в мечтах, понадобилось всего несколько секунд, потому что Ли спокоен и ловок. В глубине сада Пьетро Секатор торжествующе потрясает кулаками и подбрасывает в воздух пижамную куртку: Ли свободен, свободен, свободен!

СоОружение на виа Бессико возвышается во всей своей стерильной красе на фоне пушистых облачков, плывущих в летней голубизне. Привратница задумчиво созерцает вулканическое кипение килограмма перцев, призванных укрепить мышцы ее Федерико, который в данный момент уткнулся в телевизор, увлеченный музыкальной программой для кретинэйджеров. На втором этаже кавалер Сандри честит сына за то, что слишком долго болтал по телефону, и теперь трубку в руки не возьмешь — раскалилась. Жена вопит на прислугу. Прислуга, не найдя ничего лучшего, пнула в зад Бронсона, дебил-добермана. За стенкой Эдгардо колотит сына, поскольку назрела необходимость, жена пишет анонимные письма, собака блюет. В соседней квартире на черных простынях спит Летучая Мышь. На третьем этаже заперся в ванной Лемур. На четвертом синьора Варци напоминает олеандр, ибо накрутилась на красные бигуди и надела красный гимнастический купальник, обтягивающий ее, как оболочка — голландский сыр; синьора гнется и скрипит, одновременно выполняя укрепляющие упражнения для челюсти, чтоб та не упала в тарелку на каком-нибудь светском рауте. На пятом готовятся к званому ужину. Небо стремительно темнеет. В некоторых окнах загорается свет.

— Как подумаю, что наверху у кого-то ружье, жутко становится. Господи, что у меня за работа?! — плачется привратница.

Перцы не откликаются. Федерико тоже.

Где-то далеко комиссар полиции читает:

— Вы знали, что… — Но мозг его сверлит все та же мысль о бывшей мятежной колонии и ее загадочной реке.

Лучо Ящерица на Веле и Артуро Рак на Атале въезжают в центр, проскакивают мимо обувных аквариумов, пуленепробиваемых банковских витрин, автомобили оглушают их гудками, водители посылают куда подальше: старые перечницы, путаются под колесами, да при этом на двоих у них всего три руки. Чтобы добраться до виа Бессико, надо пересечь площадь, где ревут и мчатся по кругу встречные потоки машин, следующих таинственным правилам движения. Лучо осаживает Велу и останавливается в раздумье: одна рука на руле, другой почесывает поясницу, в точности как Джон Уэйн в одном из своих фильмов. Артуро следует его примеру, правда, поясницу ему почесать нечем, и потому протез болтается без дела.