Комендантский час - [26]

И вроде проживал жизнь одного,

Но на три жизни было в ней мгновений.

Я каждой ставкой восхищал народ,

Я жил ва-банк, а как же жить иначе?

И разрушая прежний обиход,

Себя я изолировал, тем паче.

Как будто одержим, но без желанья.

Хоть часть меня была в том самом мне?

А может, одержимость, заклинанье

Господствовали в темной пелене?

Однако знаю: я жил не напрасно.

Жаль только лишь грядущую пору:

Всю свою жизнь пробегав сопричастным,

Я ненароком упустил судьбу.

Тонкое чувство

Вздымалась кружевом роса,

В лучах тепла волнуя дали,

Пока пернатых голоса

Остатки тиши прогоняли.

Просторы синие небес

Вдруг поседели в одночасье,

И окропленный влагой лес

Застыл в осанистой гримасе.

Пока бушует непогода,

Замолкли сизые поля,

Наполнилась тоской природа,

Поникла в слякоти земля.

Часть 1.

1862 год.

Пара верст пути оставалась карете до пункта назначения, когда она остановилась, чтобы высвободить страждущего свежего воздуха и твердой почвы под ногами молодого человека. Терзаемый глухой головной болью и приторно-сладким чувством тошноты, студент Императорского университета Святого Владимира опустил голову, приготовившись к худшему, но неприятные позывы в мгновение отступили под гнетом утренней степной прохлады.

« Фух, кажется, отпустило» – подумалось юноше, когда он решил оглядеться по сторонам.

Навязчивое желание избавиться от морской болезни, застигнувшей студента в Винницком уезде Подольской губернии, то усыпляло его в дороге, то заставляло нервно вглядываться в заоконный пейзаж. Последние часы поездки молодой человек как раз провел в беспокойном сне, потеряв на время ориентацию в пространстве. И вот он стоял на окраине неприглядной сельской дороги, наблюдая раскинувшееся пред ним земляное полотно, усеянное крестами и серыми надгробиями.

– Как вы, Генрих? – спросил соскочивший с кареты извозчик и принялся разминать запрелые от продолжительного сидения части тела.

– Мне нехорошо, – сухо констатировал юноша, не желая обсуждать детали. – Почему у кладбища нет никакого забора?

– А зачем? Оно всё ширится, такова уж суть погостов.

Генрих со сказанным согласился, незаметно кивнув.

– Что ж, немного тут осталось? – спросил он.

– Так минута буквально! Мы уже в Гнивани.

– Это хорошо, ладно, поехали.

Извозчик, услышав самое ходовое в его работе слово, тут же оживился и поспешил вернуться на свое место. Сплюнув едкую слюну, решил сесть в карету и Генрих, однако же дуновение протянувшегося по земле ветра обдало его ноги и обнаружило странный еле различимый вдалеке свист. Студент прислушался, но вдруг ветер стих и таинственный звук пропал вместе с ним.

– Ты слышал? – спросил юноша у везущего его мужичка.

– Ветер?

– Нет же, другое. Какой-то… какой-то звук.

– Вам показалось.

– Да нет же, у меня тонкий слух, я точно услышал.

– Господин Бауэр, если вы хотите еще немного подышать свежим воздухом, то я не против: спешить, собственно, некуда.

– Особенно вот этим, – ответил Генрих, махнув головой в сторону могил.

Вдруг ветер вернулся, а вместе с ним вернулся и странный ускользающий от неопытного уха свист. Юноша уловил его и тут же определил, что источник звука находиться на кладбище, но повернув к крестам свою голову, почувствовал, как ветер стремительно растворился в тишине и таинственный шум проделал следом тот же трюк.

– И опять! Ты слышал? – вопрошал молодой человек, но извозчик сохранял равнодушие.

– Быть может, где-то есть щель и ветер задувает в нее, делов-то. Так вы готовы?

Студент помялся еще чуток и, решив, что долгие дороги вредят его душевному покою, вернулся в карету, чтоб, наконец, завершить начатое.

Наступило 11 часов, когда карета, груженая тяжелым чемоданом и неприветливым путником, остановилась возле единственной в Гнивани церкви. Генрих, не будучи знатоком архитектуры или любителем православного зодчества, все же по достоинству оценил белоснежные стены куба храма и теплый желтый блеск его златой главы. Ступив на паперть, молодой человек увидел бедняка, просившего милостыню. Не желая слушать его речей, юноша старался скорее проскользнуть мимо нищего, не преминув подбросить в копилку последнего пару монет и скрывшись за дверьми храма до того, как несчастный примется рассыпаться в благодарностях.

« Службы нет» – тут же послышался из глубин прихода чей-то голос, подбрасывающий в воздух легкое эхо.

– Простите….эм, здравствуйте! Я не за тем, в общем-то, – наклоняясь вглубь незнакомого помещения, произнес студент.

Наконец ему навстречу вышел молодой священник с темной бородой, окантовывающей вытянутое лицо.

– Здравствуйте-здравствуйте. И за чем же вы тогда? – спросил поп, осматривая неизвестного.

– Я ищу Михаила Федоровича Митюкова, я его студент. Нездешний: приехал из Киева.

– То, что нездешний, – это видно. Что ж, помогу я тебе, хоть с Михаилом и знаком не близко. Гораздо лучше я знаю его брата – Петра Федоровича. У него-то твой учитель и останавливается, когда приезжает. А живут они в коричневом доме, что к кладбищу примыкает.

– Тому самому кладбищу? – спросил Генрих, показывая рукой в сторону, откуда сам только приехал.

– У нас оно одно. Петр Федорович сооружает гробы, тем и кормится. Он вообще мастер-плотник, но почему-то когда упоминаешь гробы, люди лучше запоминают. Он кстати и сторож на погосте.