Комендант брянских лесов - [6]

Парфен вытер шапкой пот с лица.

— Подхожу к лесу от Петровского поселка, — начал он, — остановился отдохнуть. Слышу шаги. «Стой на месте!» — кричу, а он из своего поганого оружия в меня. Да промахнулся. А я ему угодил в плечо. Он и руки опустил.

— Что же это за человек?

— Полицай. Почепский бургомистр прислал его узнать, много ли в лесу партизан осталось.

— На кой же черт ты сюда тащил полицая? — спросил кашевар. — Что нам тут с ним делать?

— Как это что?—Парфен выразительно взглянул на липу, стоявшую рядом. — Поднимем его туда, пускай сверху считает партизан.

После того как старик отдохнул, закусил, он сообщил нам новости. Отряды прошли за Десну благополучно. Когда партизаны утром приблизились к Погару, что в пяти километрах от дороги, там началась паника. Увидев внушительную колонну, гитлеровцы оставили город и залегли на противоположной окраине в старых окопах.

— Перетрусили, стервецы, как крысы, поползли из Погара. Нашим туда бы заскочить, хоть ненадолго. Да не дыми ты табачищем своим проклятым! — внезапно прикрикнул он на старого кашевара, который слишком близко придвинулся к Парфену, почтительно слушая его рассказ.

«Комендант» был некурящим и не выносил запаха табака. Но сейчас не табак привел его в сильное раздражение. Сорвав злость на старике и для вида помахав перед лицом рукой, чтобы отогнать дым, Парфен продолжал:

— Мы вот здесь сидим, а немцы наш хлеб крадут. Колхозников насильно сгоняют на поля. Зерно фашисты увозят на склады, в вагоны грузят. Под метлу зачищают. Эх, напрасно ушли отряды в такое время. И какой это дурак распорядился! — воскликнул старик, уже плохо владея собой.

Сведения о хлебоуборке, начатой оккупантами, очень расстроили Парфена. Бывший председатель колхоза, он слишком хорошо знал, сколько труда вложили люди, чтобы получить урожай.

— Сейчас нам негоже сидеть сложа руки. В совхозе «Глушки» все амбары забиты пшеницей. Надо «красного петуха» подпустить, пока хлеб не уплыл в Германию.

Мы решили немедленно идти в «Глушки». Парфен снабдил нас бутылками с горючим. У меня были термитные снаряды, привезенные еще с «Большой земли». Для «красного петуха» они особенно удобны. Команда наша состояла из шести человек во главе с Гудковым. Народ подобрался молодой, сильный, бывалый, если не считать меня — «москвича».

Остальным четырем подрывникам Парфен тоже посоветовал сходить на операцию, только в другую сторону.

— Если подорвать ничего не удастся, — наказывал он, — хоть шуму наделайте, постреляйте в фашистов. Важно, чтобы они думали, что партизан в лесу много. Не зря бургомистр этого негодяя с обрезом прислал. Догадываются, что здесь никого не осталось.

Вспомнив фашистского разведчика, старик опять стал раздражителен, отпустил несколько сильных эпитетов в адрес партизанских командиров, оставивших Рамасухский лес.

Бегают с места на место, а на зиму сами без хлеба останутся.

Простившись с товарищами, мы еще засветло двинулись в «Глушки». Пробирались балками, ржаными полями. Пасмурная погода радовала нас, особенно когда начало смеркаться. Темная ночь для партизана лучше звездной, а тем более — лунной. Соблюдая тишину, мы беспрепятственно приблизились к совхозу на полкилометра, и только после этого пришлось маскироваться, ползти. Часовые у амбаров одну за другой выпускали ракеты, освещая все вокруг.

Но это нас не тревожило. Мы хорошо знали, что фашисты любят палить из ракетниц, даже там, где не нужно. Впрочем, свет был нам даже полезен отчасти. Мы легко разглядели расположение хранилищ, заметили, как расставлены часовые. У самого большого амбара было пулеметное гнездо. Три бревенчатых амбара стояли в ряд, почти вплотную примыкая друг к другу. Это облегчило нашу задачу. Мы насчитали десять солдат, одиннадцатый находился поодаль, около открытого бунта зерна, которое, видимо, некуда было ссыпать. Солдат сидел прямо на зерне и тихо наигрывал на губной гармошке какой-то чужой, непонятный мотив.

Это мирное занятие свидетельствовало о том, что фашисты чувствуют себя здесь спокойно. Лес, мол, далеко, бояться нечего...

Но охрана бодрствовала, ракеты беспрерывно взлетали в воздух. Мы подползли близко к амбару и более получаса лежали, обдумывая, как нам справиться со своей задачей.

— Давайте сделаем так, — шепотком предложил Семка: — Я подползу к тому гармонисту и кокну его. А потом начну стрелять по амбару. Может, они за мной увяжутся, вы в это время и подойдете.

Гудков одобрил этот план, но строго предупредил Семку:

— Если погонятся, удирай быстрее. Встретимся в поле или в лесу.

В военном деле постоянно сталкиваешься с неожиданностями. Даже в такой маленькой операции, как наша, невозможно предугадать, как сложится обстановка, хотя и кажется, что продумано все тщательно. В партизанской же войне «сюрпризов», пожалуй, еще больше.

После выстрела Семки часовые не погнались за ним, как мы рассчитывали, а все залегли около пулемета и открыли в сторону бунта густой огонь. Пулемет бил трассирующими пулями. Мне показалось, что дело срывается. Наш командир вдруг коротко крикнул: «Огонь!» и выстрелил из винтовки. Я послал в сторону пулемета очередь из автомата, единственного в нашей группе. У амбара произошла заминка. Фашисты больше не выпускали ракет, умолк и пулемет, заряженный трассирующими пулями. Опытный Гудков мгновенно оценил это обстоятельство.