Комедия убийств - [9]

Между бортом флагманской ладьи и следующей галерой (хищный нос первой нашел-таки добычу, протаранив драккар Эйвинда Пьяницы) лежало не меньше пяти саженей[14] вспенившейся морской воды. Издав боевой клич, Эйрик разбежался и прыгнул прямо на палубу в гущу размахивавших кривыми мечами полуголых белоголовых мавров. Те, открыв рты, следили за полетом страшного демона (расправленные крылья серебряного ястреба на шлеме казались им рогами, а темнота, так внезапно сгустившаяся вокруг, леденила душу).

Весельчак скрипнул зубами и обменялся взглядами с одноглазым племянником: все знают — никто, кроме Эйрика, не способен перепрыгнуть такое расстояние. Однако в следующую секунду, когда оно сократилось едва на треть, самые опытные из воинов последовали за конунгом.

Флагманский корабль мавров и протараненный им, погибающий драккар Эйвинда Пьяницы сцепились в единое целое, и белоголовым пришлось пожалеть, что осмелились они приблизиться к северянам.

Ни град стрел, ни дождь дротиков не могли остановить норманнов, и вот уж грубые подошвы их сапог попирают палубу галеры, скользят на залитых кровью досках, по которым катятся черные головы в белых и серых чалмах. Не беда, что мавров больше едва ли не вдвое, что с того, если они храбры и не страшатся боя? Неостановим натиск викингов, и вот уже белоголовые смыкают кольцо вокруг раненого предводителя, а малодушные и отчаявшиеся, не видя иного спасения, прыгают за борт.

Но… мавров много, на помощь флагману спешат другие галеры, и вновь двое свежих воинов на каждого северянина. Но и это полдела, и скоро их уже трое. Не развернуться на палубе: тот, кто, поскользнувшись в кровавых лужах, неминуемо бы упал, продолжает биться, зажатый между врагами и своими, зачастую трупы стоят рядом с дерущимися.

Там, где сражается Эйрик, вырастают горы трупов, битва кипит столь же жаркая, как и в других местах. За спиной конунга в его ладью острыми крючьями вцепились багры мавров. С малой дружиной, теми, кто не успел прыгнуть вслед за конунгом на вражий корабль, сражаются с белоголовыми Эйнар Кривой и Харальд. И вот уже, пронзенный длинным острием копья, пал, заслонив грудью племянника, Весельчак, честно и до конца выполнив наказ брата. Больше никто не услышит его звонкого голоса, не насладится песней. Следующим стал Эйнар. Но прежде чем отправиться на встречу с Одином, поработали оба мечами на славу.

Бурлящая тьма залила небосвод, вскипели облака, ощетиниваясь ежами молний, раскаты грома не умолкали ни на мгновение. Временами могло показаться, что битва происходит на соленом озере в глубинах подземного царства, в огромной пещере, вырытой под исполинской скалой где-то далеко на севере, а не здесь, в теплых южных землях, где родился, возмужал, а потом состарился, утопая в неге и роскоши, не один народ, уступив в нужный черед место свое молодому.

Сверкает сталь, звенит сталь, встречая, осыпает искрами лишившихся разума бойцов; бурлит кровь, горным ручьем стремясь наружу из перерубленных вен. Белые молнии режут черное небо, белый металл — черную кожу, птицы кружат над волнами, души погибших воспаряют над грудами тел…

Палуба драккара Эйрика опустела, и нет на ней более ни одного из соплеменников. Нет ни Харальда, ни Эйнара, нет даже Торлака Рёгнвальдсона, лучшего из кормщиков и старейшего воина в дружине. Вокруг конунга всюду, куда ни повернись, темнокожие мавры в красных от крови чалмах. Бой еще длится, но с Эйвиндом Пьяницей и товарищами его покончено, предводитель мавров, отправив на дно ладью храброго викинга, спешит к Эйрику, — по шлему и мечу, не знающему промаха, мавры узнают в нем вождя. Кожаная безрукавка с нашитыми кольцами рассечена тут и там, кровью покрыта, более, пожалуй, чужой, нежели своею.

Враги явно рассчитывали захватить конунга живым, но он прижат к краю палубы — прыгнет в пучину, тяжелое вооружение враз утянет на дно, — и поскольку в руках у него меч и длинный нож, желающих приближаться к нему не обнаруживалось. Теперь, когда битва казалась уже завершенной, пламя безумия, охватившее всех в угаре сражения, постепенно уступало место безмерной усталости и холодному отупению.

Тут прибыл предводитель мавров, слуги успели сменить его окровавленную чалму на новую, белоснежную, которая, впрочем, немедленно пропиталась кровью из неопасной раны на голове. С лица и торса капитана стерли пот, перемешанный с кровью, обрядили в другую рубаху, перепоясали кушаком зеленого шелка, за который засунули кривой меч в усыпанных дорогими камнями ножнах. Враги, образовавшие вокруг викинга плотное полукольцо, расступились от властного окрика, и оба предводителя оказались друг перед другом: окровавленный норманн в помятом шлеме таращил из смотровых отверстий налитые ненавистью глаза и скалил зубы, а гордый мавр, уже праздновавший победу, с превосходством улыбался.

— Сдавайся, — предложил он на незнакомом Эйрику языке, но северянин прекрасно понял, чего хотел белоголовый конунг.

Викинг не тратил слов, он зарычал, негромко, но зловеще, так что мавры отпрянули, а их вождь схватился за украшенную каменьями рукоять кривого меча.