Комедианты - [31]

— Расскажите, какие у вас там неприятности, — попросила она.

И вдруг меня прорвало. Я рассказал ей, как забеспокоился коридорный, а потом и Жозеф и как, не получив ответа на мой стук, я взял отмычку, но обнаружил, что дверь заперта на задвижку. Мне пришлось сорвать перегородку между двумя балконами и перелезть с одного на другой, — к счастью, постояльцы в это время отправились на пляж. Марсель повесился на люстре на своем собственном поясе; видно, у него была поистине железная воля, потому что стоило ему слегка качнуться, и он уперся бы носками в деревянные завитушки огромной кровати. Ром был выпит, только вторая бутылка не совсем до дна, а в конверт, адресованный мне, было вложено все, что осталось от трехсот долларов.

— Представляете, какая весь день была возня? И с полицией, и с постояльцами... Американский профессор вел себя прилично, но вот английская пара заявила, что пожалуется туристскому агентству. По-видимому, самоубийство сразу же снижает категорию отеля. Не слишком, как видите, удачное начало.

— Воображаю, как вас это потрясло!

— Я его не знал, и он мне был безразличен, но это меня потрясло, да, ужасно потрясло. Видимо, придется устроить в комнате молебен, позвать священника или houngan'а. Не знаю, кого лучше. И люстру придется разбить. Слуги на этом настаивают.

Разговорившись, я почувствовал облегчение, а вместе со словами проснулась и страсть. Затылок ее был прижат к моим губам, а нога закинута на радиоприемник. Она задрожала, рука ее дернулась, случайно упала на ободок руля и нажала на клаксон. Он выл, как раненый зверь или корабль, затерянный в тумане, пока дрожь у нее не прошла.

Мы сидели молча, неудобно скорчившись, словно две части механизма, которые механик не сумел соединить. Вот тут бы нам проститься и разойтись; чем дольше мы оставались вдвоем, тем большие обязательства возлагало на нас будущее. В молчании рождается доверие, растет удовлетворение. Я вдруг понял, что ненадолго заснул, а когда проснулся, увидел, что она спит. Совместный сон чересчур связывает людей. Я взглянул на часы. До полуночи было еще далеко. Над торговыми судами грохотали подъемные краны, и длинная цепь грузчиков тянулась от парохода до складов, сгорбившись под тяжестью мешков, — издали они напоминали монахов в капюшонах. У меня затекли ноги. Я пошевелился и разбудил Марту.

Она высвободилась и резко спросила:

— Который час?

— Без двадцати двенадцать.

— Мне снилось, что испортилась машина, а скоро уже час ночи.

Я почувствовал, что меня поставили на место — в промежуток времени между десятью и часом. Обидно, что так быстро просыпается ревность: я знаю Марту меньше суток, а уже злюсь, что другие имеют на нее права.

— Что случилось? — спросила она.

— Когда мы снова увидимся?

— Завтра, в то же время. Здесь. Чем это место хуже других, правда? Только бери каждый раз другое такси.

— Не могу сказать, что это идеальное ложе.

— Перейдем на заднее сиденье. Там будет хорошо, — сказала она с уверенностью, которая меня задела.

Вот так началась наша любовная связь, и так она продолжалась с небольшими изменениями: ну, например, через год она заменила свой «пежо» на более современную модель. Были случаи, когда нам удавалось обходиться без машины, — как-то ее мужа вызвали на совещание; в другой раз ее подруга помогла нам провести два дня в Кап-Аитьен, но потом подруга вернулась на родину. Иногда мне казалось, что мы больше заговорщики, связанные общим преступлением, чем любовники. И как всякие конспираторы, мы постоянно чуяли за спиной сыщиков. Одним из них был ее сын.

Я пошел на прием в посольство. В том, что меня пригласили, не было ничего удивительного — через полгода после нашего знакомства я стал полноправным членом иностранной колонии. Дела моего отеля шли довольно успешно. Правда, этот скромный успех меня не удовлетворял, я все еще мечтал о первоклассном поваре. Я познакомился с послом, когда он провожал одного из моих постояльцев — своего соотечественника — ко мне в гостиницу после приема. Он согласился выпить со мной и похвалил приготовленный Жозефом пунш — тень его длинной сигары некоторое время падала на мою веранду. Я никогда не встречал человека, который бы так злоупотреблял словом «мое». «Выкурите мою сигару», «Дайте, пожалуйста, моему шоферу что-нибудь выпить». Мы заговорили о будущих выборах. «По моему мнению, пройдет доктор. Его поддерживают американцы. Таковы мои сведения». Он пригласил меня на «мой следующий прием».

Почему он меня раздражал? Я не был влюблен в его жену. Я с ней просто жил. Или так по крайней мере я тогда думал. Уж не потому ли, что, узнав из разговора, что я воспитывался у отцов-иезуитов, он нашел во мне что-то родственное. «А я учился в колледже святого Игнатия!» — наверно, где-то в Парагвае или Уругвае, а впрочем, какая разница?

Позднее я узнал, что прием, на который меня в свое время пригласили, был второго ранга; на приемах первого ранга подавали икру, они считались сугубо дипломатическими, и туда приглашали только послов, министров и первых секретарей; на приемы третьего ранга приглашались только «по делу». Приглашение на прием второго ранга считалось лестным, потому что это было своего рода «развлечением». На них бывали богатые гаитяне с женами редкостной красоты. Для них еще не приспело время бежать из страны или с наступлением темноты сидеть запершись дома.