Комбат по прозвищу «Снежный Лис» - [14]

— Хильфе! Помогите! — звал на помощь лейтенант.

От такого зрелища мог потерять самообладание куда более опытный офицер. Гельмут же оставался, по сути, мальчишкой, прожившим короткую мутную жизнь. Мелькнули в памяти расстрелянные еврейские девушки, их обнажённые тела, которыми они пытались откупиться от смерти.

Кормой вниз уходил под воду огромный пароход. С бортов прыгали беженцы, матери прижимали к себе детей, а снаряды добивали судно и тех, кто пытался выплыть. Это было под Севастополем.

Гельмут вдруг остановился, почуяв опасность. На краю отсечной траншеи стоял низкорослый русский солдат с автоматом, рассматривая обгоревшего немца. Возможно, русский бы пощадил его, но разглядел на груди вытатуированную свастику.

— Фашист?

— Найн, — замотал головой Гельмут, выставив обожжённую руку.

Очередь опрокинула лейтенанта на дно отсечного хода, а русский солдат, сняв с запястья трофейные часы, убедился, что они не ходят.

— Сволочь фашистская, — бормотал низкорослый солдат из-под города Пскова. — Свастику на груди выколол и пощады просит.

Ночная атака штурмовых групп была отбита. А после полуночи наконец появились головные роты стрелкового полка. Лошади тянули лёгкие «сорокапятки»; повозки с боеприпасами и разным хозяйственным барахлом, полевые кухни. Уставшие после долгой дороги пехотинцы в длиннополых шинелях и обледеневших валенках обессилено садились на снег и жадно затягивались искрящимися на ветру самокрутками.

— Наконец-то «махра» (прозвище пехоты — авт.) пожаловала, — зубоскалили танкисты. — Как раз после драки кулаками помахать.

— Зато вы тут вдоволь навоевались, — поддевали танкистов измотанные долгим маршем пехотинцы. — За бронёй из пушек можно фрицев бить. Вас на пулемёты в лобовую атаку не гонят.

— Тут не только пулемёты, а целый дивизион дальнобойных орудий нас встречал. Всех прикончили и контратаку отбили, пока вас дожидались.

— Не радуйтесь, герои, мы ещё своё получим, — огрызнулся пожилой сержант. — Здесь один полк уже наступал, весь склон погибшими завален.

— Разуй глаза — наши сгоревшие коробочки увидишь! Думаешь, легко тут было?

— Никому на этой войне не сладко, — подвёл итог пустой болтовни бывалый сержант. — Хорошо хоть фрицы траншеи выкопали и блиндажи добротные. Не то что наши землянки. Правда, помяли вы их гусеницами, но мы расчистим.

Из кустарника на склоне небольшого холма ударил трассирующими очередями немецкий пулемёт. Расстояние в два с лишним километра рассеивало очереди, но пехота дружно ударила в ответ из трёхлинеек и максима.

— Прекратить стрельбу!

Командиры рот спешно наводили порядок и занимали место для обороны, расширяя обрушенные траншеи.

— Откуда вероятнее всего ждать главных ударов? — вежливо козырнув, обратился к Шестакову один из ротных командиров.

— Решайте сами, — пожал плечами комбат. — С одной стороны, Паулюс с его окружённой группировкой, а с юго-запада — Манштейн. По нам сразу с трёх сторон ударили.

— У вас танки с трёхдюймовыми пушками, а у нас на четыре роты всего батарея «сорокапяток».

— Мне тебя пожалеть, что ли? — вскинулся капитан. — Плацдарм для вас отбили, а вы решить не можете, в какой стороне немцы находятся.

— Определимся как-нибудь, — обиженно буркнул ротный.

Солдаты устраивались в траншеях, пулемётчики обустраивали гнёзда для максимов. Рассматривали смятые дальнобойные орудия с массивными стволами, убитых немецких артиллеристов.

— Крепко поработали танкисты.

— Внезапно налетели. Фрицы и опомниться не успели.

— Дураки немцы, так, что ли? — насмешливо перебил разговор пехотинцев командир второй роты Родион Соломин. — Дрыхли без задних ног, а нам только и оставалось, что прихлопнуть их, как сонных мух. Вы это настроение бросьте. Фрицы воевать умеют.

— Эй, кто тут старший из танкистов? — раздался чей-то властный голос.

Полковой комиссар в полушубке и шапке-папахе, оглядев комбата Шестакова, снисходительно похвалил.

— Неплохо воевал, капитан.

— Весь батальон воевал и десантная рота.

— Сколько машин на ходу?

— Пятнадцать, — с трудом сдерживаясь, отозвался Шестаков. — Из них три лёгких танка Т-70. Ещё три машины надеемся отремонтировать в течение дня.

Казалось, ничего особенного. Полковой комиссар, как старший по должности и званию, имел право поинтересоваться боеспособностью танкового батальона. Хотя танкисты напрямую ему не подчинялись. Но Андрея Шестакова задел снисходительный тон комиссара.

— Лёгкие или тяжёлые, но танки есть танки. И каждый вооружён пушкой и пулемётами. Так, что ли, товарищ Шестаков? Они нам в обороне очень пригодятся, пока не подойдёт дивизионная артиллерия.

— У танкового батальона своё задание. Нам должны подвезти снаряды и горючее, а к вечеру мы выступаем.

— В боевой поход? — засмеялся помощник комиссара по комсомолу, рослый лейтенант в полушубке с автоматом.

Шестаков промолчал. Комсомольский вожак в добротном полушубке, валенках, с туго набитой полевой сумкой, да ещё с автоматом — явно из породы штабных вояк. Не то что рядовые бойцы в поношенных шинелях, многие в ботинках с обледеневшими обмотками — валенки далеко не у всех.

— Выступите, когда получите приказ, — не стал обострять отношения комиссар. — А пока будете держать оборону вместе с полком.