Комбат Ардатов - [22]

— А что же потом? Если все бросить — и шинель, и вещмешок. Ведь…

— Потом, — Ардатов пропустил условное предложение «если останешься жив», — потом найдется.

— Вообще, да, — сказал Тырнов, застеснявшись, наверное, заботы об этих вещах, когда речь шла о бое.

— А если не найдется твоя, то найдется другая шинель. — «Мало ли их после боя валяется лишних, уже ненужных». Ардатов это тоже не сказал. — Или у вас в вещмешке особое богатство, что жалко бросить?

— Да нет, что вы! — возразил торопливо Тырнов. — Как у всех. Спасибо. Сейчас я завяжу. Тут поддержите. Спасибо.

— Так вот, о предателях, — вернулся к этой теме Ардатов. — Они, конечно, есть. Были, есть и будут. Будут, наверное, долго. — Он пояснил. — Нас двести миллионов. В таком числе есть всякие люди, это неизбежно. Во всяком случае, на ближайшие лет сто, что ли. Миллионы хороших, и на каждый миллион сколько-то плохих, сколько-то очень плохих, сколько-то негодяев. Сколько — не знаю. Видимо, никто не знает, видимо, это не поддается исчислению.

— Видимо, — согласился Тырнов. — Сами категории «плохих» и «хороших» очень расплывчатые.

— Наверное, и поэтому. Но, конечно, все-таки есть. Ну как скатка? Удобно?

— Очень. Правда, тепло и легко — руки свободны.

Ардатов поправил ему лямки, вскинул свой вещмешок и подал Тырнову свою скатку:

— Наденьте мне также… Хорошо. Еще чуть дерните вниз — чтоб не соскочила. Ага. Все готовы? Нет? Ну пусть, не торопите, теперь пойдем без привала. Лишь перекурим часа через два минут пять. Так вот… Но попьем сначала.

Они попили из фляг — вода уже потеряла родниковую свежесть — переболталась на ходу, согрелась, а у Ардатова отдавала еще и алюминием трофейной фляжки. Но все-таки после табака пить ее было приятно — пить по глотку, ополаскивая рот.

— Перед войной были и уголовники, были и тюрьмы — ведь было такое, — развивал свою мысль Ардатов. — Война все усилила, обострила, подтолкнула, на поверхность и всплыла всякая гадость — в том числе и предатели. Но не в них дело, Тырнов, не в них.

Часа через два Ардатову вместе с Тырновым предстояло встретить новый день войны, новый день на фронте, быть может, последний день в жизни Тырнова или в его, Ардатова, жизни, и он хотел, чтобы Тырнов в свой первый бой вошел человеком, который смотрит и на себя самого лишь как на часть целого, чтобы Тырнов оторвался от эгоизма, свойственного любому человеку, и посмотрел на свое участие в войне, как на молекулу огромной силы, которая неизбежно победит немцев.

— Не в них, не в предателях, главное. Даже не в поражениях этих двух лет главное. Главное в том, что страна осталась, народ остался, экономика осталась, руководство всеми нами, всей жизнью страны, осталось. То есть — это как кости, а мясо нарастет. Ведь вы же выполнили мой приказ — повернуть к фронту? — спросил в упор Ардатов. — А я был один! Теперь мы ведем роту — по фронтовому девяносто человек — рота, и люди идут. На смерть, а идут. Вот что главное, Тырнов. Главное — наши люди и то, что у них за спиной. Там — наша страна. Завтра мы будем останавливать немцев, как это делали другие, как делают другие, вместе с другими, и, случись с нами что — придут другие нам на смену, и так, пока не остановим немцев, пока не погоним их, пока не разобьем, пока последний из них или не будет уничтожен, или не поднимет руки. Это главное — что мы победим, несмотря ни на что!

Они стояли друг против друга, в темноте только угадывая лица, не видя глаз, не видя выражения в них. Ардатов прикоснулся к плечу Тырнова, поворачиваясь вместе с ним к красноармейцам.

— Выбросьте из головы всю эту чушь о предателях. Надо просто хорошо воевать — вот в чем ваша и моя задача. И если были ошибки, все равно их исправлять надо. Кто их исправит, если не мы сами? Сначала надо кончить войну!

Ардатов подошел к красноармейцам.

— Приготовиться к движению! Становись! — Он подождал, пока все построятся. — Порядок движения — прежний. До рассвета, товарищи, без привала! Будет лишь короткий перекур. По команде «К бою!» — в цепь. Если ракета — ложись немедленно? Ясно? Направляющие — шагом марш! Не растягиваться!

Он повернулся к Тырнову.

— Если «В цепь!» — разворачиваетесь от центра вправо к флангу. Щеголев — к левому флангу. Если что — сжиматься к центру, только к центру — без команды ни в коем случае назад! Ясно? Товарищи командиры — по местам! Чесноков! — позвал Ардатов. — Красноармеец Чесноков!

— Я! — откликнулся из темноты Чесноков и подбежал.

— Отстань к Тягилеву. Он один, слепцов трое. Будь с ними рядом. В случае чего — поможешь. Возьми у кого-нибудь из них автомат, все патроны. Принеси мне.

Ардатов сам представлял смутно, чем можно, если они наткнутся на немцев, помочь слепым, что можно сделать тогда для слепого? Разке схватить за руку и тянуть за собой? Или кричать что то, надеясь, что за выстрелами слепец расслышит? Но Ардатов хотел, чтобы возле этих слепых был еще человек.

— Есть, товарищ капитан. В случае чего — Тягилев с одного боку, я с другого. Чтоб не побежали куда не надо, — понял Чесноков.

Чесноков еще шагал рядом и на шаг сзади. Ардатов, конечно, не видел его лица, но по голосу догадался, что Чесноков улыбается.