Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика) - [60]

Потом стало известно, что в ту ночь на аэродроме Саки в результате бомбоудара взорвался склад, в котором хранилось около двухсот торпед. Кроме того, было сожжено восемь «юнкерсов» и четыре «мессершмитта»...

А наутро, 3 апреля, весь личный состав севастопольской группы был собран на командном пункте, где узнал радостное известие: 2-му минно-торпедному авиационному полку присвоено почетное звание, и он переименован в 5-й гвардейский минно-торпедный авиаполк.

— Расскажите о «вашей» пушке, — попросил я Зимницкого.

Об этой истории мы знали еще в тридцать шестом, теперь предоставилась возможность услышать ее из уст непосредственного участника.

...Группа летала в основном ночью, и целые дни летный состав проводил на аэродроме, на командном пункте. [200] Артиллерийский обстрел немцы вели постоянно, все к нему привыкли. Но вот раздается далекий, явственно слышный выстрел.

— Наша! — безошибочно отмечает кто-нибудь.

Звук у нее особый: сдержанно-мощный, с отзвоном, с дальним раскатом эха в горах.

Команды подавать не надо, все прыгают в щели, не очень и торопливо: снаряд «нашей» запаздывает от звука выстрела более чем на полминуты. Скрежет, переходящий в густой, трубный свист, толчок земли под животом, в уши надавливает сгустившийся жаркий воздух, затем уже взрыв.

«Нашей» была не одна пушка, а двухорудийная батарея типа «Карл» особой мощности — калибра 600 миллиметров. Но начинала всегда одна.

Тяжелые снаряды с замедленным взрывателем выворачивали на летном поле целые глыбы каменистого, спекшегося грунта, аэродромной команде такие воронки доставляли немало хлопот. Не говоря уж о том, что никакие капониры и перекрытия не смогли бы спасти ни личный состав, ни боеприпасы от прямого попадания снаряда. Тем более — самолеты...

Батарея досаждала не только авиаторам. Перед майскими праздниками фашистские артиллеристы усиленно обстреливали Севастополь, не только днем, но и по ночам.

Батарею искали. Во время ее «работы» неоднократно вылетали истребители. Но она была отлично замаскирована и при приближении наших воздушных разведчиков своевременно прекращала огонь: служба оповещения была организована четко.

Тогда командование приняло решение: трем экипажам нашей группы каждый день с наступлением темноты поочередно барражировать над предполагаемым районом расположения батареи, выслеживая вспышки выстрелов. [201]

Первым на это задание вылетел экипаж Пашуна. Штурман вывел самолет в указанный район, Пашун приглушил моторы и стал, планируя, кружиться над ним. Шло время. Опытный летчик умело сохранял высоту на малых оборотах моторов. И вот — вспышка, другая... Зимницкий сумел заметить место, ориентируясь по пулеметным трассам с переднего края. Затем сбросил туда три бомбы. Экипаж собрался уже уходить на свой аэродром, когда снова блеснул выстрел орудия. Зимницкий сбросил еще две бомбы, батарея затаилась...

Закончилось время дежурства, штурман израсходовал оставшиеся бомбы на запасную цель. Вернувшись на аэродром, передал уточненные данные следующему экипажу.

Но батарея молчала.

Молчала она и все время дежурства третьего экипажа, и все последующие дни...

— Да, такой летчик! — вздохнул Алексей Петрович. — С самого начала войны не выпускал из рук штурвала. Устал, измотался, должно быть. Отсюда и первая та ошибка с посадкой, с которой все и началось... Больше нам надо беречь друг друга! Сколько войны еще впереди...

Один, другой, третий...

С каждым днем усиливалось противодействие противника в районе Тамани. «Мессершмитты» стали вылетать не только для перехвата групп самолетов, но и охотиться за одиночными машинами. Усилилось и противодействие зенитной артиллерии — за счет увеличения количества батарей.

При ведении воздушной разведки в этом районе самолет Саликова был перехвачен двумя Ме-109. Только большой боевой опыт и мастерство позволили летчику оторваться от преследователей и уйти в облака. [202]

Тем не менее наши удары по вражеским войскам не ослабевали. Ночами производились постановки мин в Керченском проливе.

Погода стояла неустойчивая, на маршрутах то и дело встречалась низкая облачность, туманы опускались до воды.

11 марта было приказано нанести бомбоудар по плавсредствам противника в порту Гадючий Кут. В воздух поднялась пятерка во главе с Бесовым. Справа летели Беликов и Федоров, слева — Соловьев и Дулькин.

Полет над морем прошел спокойно. В районе Геленджика группу встретили «яки» из 6-го ГИАП, быстро заняли свои места в боевом строю. Но тут произошла авария: у Бесова отказал мотор. Он вынужден был сесть в Геленджике. Ведущим группы стал Беликов. Четверка вышла на цель со стороны солнца. Противник открыл сильный огонь, но не смог помешать экипажам отбомбиться прицельно. Прямое попадание в быстроходную десантную баржу, разрывы бомб между понтонами...

При отходе от цели группу атаковали два Ме-109. Истребители прикрытия шли слева на одной высоте с бомбардировщиками: по их расчету, «мессеры» должны были появиться со стороны берега. Почти так и случилось: они зашли слева сзади, но выше на двести метров. Ведущий штурман Овсянников выпустил в их сторону три красные ракеты. Но «яки» не поняли целеуказания и почему-то отклонились вправо. В это время один из «мессеров» атаковал самолет Дулькина. Левое крыло бомбардировщика задымилось, машина стала терять высоту. Видно было, что летчик напрягает все силы, пытаясь не отстать от группы. Однако спустя две минуты все было кончено: машина, охваченная огнем, перешла в пикирование и упала в воду...