Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика) - [48]

Прошли Тарханкутский маяк, Тендровскую косу, показалась Одесса. Ну, картину я описал. Вдобавок эсминцы наши на внешнем рейде — все в дымных вспышках, как в ожерельях, палят в сторону города, по наседающему врагу. И, вижу, взлетают один за другим И-16, слева, с окраины, где у них, значит, аэродром... Ну, знаете, братцы... Не до чувств, разумеется, но чуть не расплакался, вот ей-ей! Два месяца город бомбят фашисты, со всех сторон осаждают, считай, уже месяц, орудия достают до любой точки... А они — нам навстречу оттуда, чтоб нас защитить...

Вышли в район цели. Собственно, сплошь по дорогам — цель. Колонны танков, автомашин, артиллерия. И сразу — «мессеры». Сначала-то отвернули, не рискнули напасть с ходу, знали, значит, одесских орлов. Уступили [161] небо зениткам. Ну те пошли молотить! Все кругом в крапинку стало, как ситец. Группа большая, маневрировать трудно и строй нельзя разбивать: «мессеры» в стороне караулят, только того и ждут. Летим, держим девятки железно. Снаряды между машинами рвутся, встряхивают нас, как грибы в корзине. День-деньской, солнце, все — как на картине... Ясно, что на большие потери идем.

Вот наконец доворот на колонну. Ложимся на боевой. И рядом с нашей машиной — трах... Щелкнуло по руке меня будто палкой, разом рука онемела, как не своя...

«Ранен», — докладываю командиру. Лейтенант Беспалов был, крепкий парень. — «Бомбы сбросить сумеешь? Я дам команду, сам буду за ведущим следить». — «Сброшу, — говорю, — командуй».

И как раз «мессеры» налетели. С первой атаки — в мою кабину снаряд. Здесь же и разорвался, ногу изрешетил мне осколками, трос бомбосбрасывателя перебил.

Очнулся, смотрю — машина носом вниз летит, с правым креном. К летчику обернулся — бледный сидит, лицо судорогой сведено и в крови, но руки лежат на штурвале. «Бомбы... — слышу в наушниках. — Штурман, давай цель... сбросим по цели, ни черта по-ихнему не выйдет...»

И правда, выровнял самолет. «Давай цель, слышишь, штурман...» Огляделся я, все вокруг перебито в кабине, ветер сквозь дыры свищет, сам на полу лежу. Повернулся кой-как на живот, вижу — почти не сошли с боевого курса, высоту потеряли только. «Доверни чуть вправо», — передаю. Довернул. «Сбрасываю, — говорю, — по-аварийному». Пошли родимые, хорошо пошли...

Тут пулеметы застрекотали, «мессеры» навалились на раненую машину. Стрелки отбиваются, у Беспалова одна забота — удержаться на высоте.

И вот тут-то пришли нам на помощь орлы одесские. Вся группа наша уже отбомбилась, развернулась в сторону [162] моря, мы отстали, и с нами остались три «ястребка». «Мессеров» было намного больше, мелькали, как черные молнии, нужно им было хоть как отыграться, колонну-то мы разбомбили в пух. Но «ястребки» показали класс! Такого пилотажа и на воздушных парадах мне видеть не приходилось. Во всем обставляли их, даже и в скорости, поскольку умели набрать высоту. Не до того мне, казалось, было, лежу на полу весь израненный, но, еще раз повторю: незабываемый бой! Чудеса творили ребята, никак не давали стервятникам к нам подойти.

Так и провожали. Летели мы в центре их карусели, с каждой минутой теряя высоту.

Метров двести уже до земли осталось. Внизу окопы мелькают. Оттуда палят, град бьет по крыльям. «Ну... ну, немного еще...» — помогаю словами Беспалову, хоть вряд ли он мог слышать. — «Все! — выдыхает. — Выключаю моторы...»

Цепляясь за проволочные заграждения, спланировали через окопы своих, чудом каким-то не скапотировали в изрытом поле.

«Ястребки» покружились еще над нами, и только когда стрелки вытащили нас с Беспаловым из кабин и оттащили в окоп, улетели в свою Одессу...

Овсянников помолчал.

— Такие ребята. Имен их узнать не довелось, очнулся уже в медсанбате. Потом — госпиталь, тридцать два осколка извлекли из меня. А когда вернулся, полк уже был на другом участке. Детям своим, коли буду жив, накажу помнить тех трех безымянных...

* * *

Во второй половине дня мы вылетели на «свободную охоту» у Крымского побережья. Осмотрели все коммуникации, но плавсредств не обнаружили. Возвращались уже ночью. Я решил лететь в строю с Беликовым, для тренировки. Отстав от ведущей машины на двадцать пять — тридцать метров, летел более двух часов. [163]

На аэродроме Виктор с удивлением оглядел меня.

— Молодец! Ишь какой цепкий! Держался как привязанный.

Когда ужинали, раздались хлопки зениток. Заходила ходуном наша летняя курортная столовая, послышались взрывы. Бомбили аэродром. Все выскочили на улицу.

— Юнкерсы! — прислушавшись к гулу моторов, определил Беликов.

Лучи прожекторов, расчертив небо, выхватили из темноты поблескивающий крестик.

— Попался, голубчик!

Пойманный в огненные клещи самолет вилял из стороны в сторону, но за ним неуклонно следовали слепящие голубые мечи. Разрывы зенитных снарядов, покрывшие огненной рябью ночное небо, сошлись к фокусу прожекторных лучей.

— Чего же он не маневрирует? — не выдержал Трошин.

— Еще подскажешь! Видимо, на боевом курсе, гад! Вот влепит в наши капониры...

— Смотри, смотри!

Сверкающий крестик превратился в комок пламени, кометой скользнул вниз...

— Отлетался!