Командировка - [26]

Как много на свете обыкновенных удовольствий, доступных всякому, ради которых можно жить сто, двести, тысячу лет.

Накупавшись до мурашек, одеревенев и истомившись по тверди, я выбрался на берег, покачиваясь, добрел до своего полотенца, лег на спину и закрыл глаза.

Я предчувствовал, кого сейчас увижу. И она тут же явилась.

«Да, Наталья, — сказал я ей. — Именно так. Я лежу на песке, счастливый первобытным счастьем, умытый как ангел, а ты бродишь среди адовой Москвы и не знаешь, куда себя деть. Это естественно, потому что я добродетелен и чист в помыслах, а ты вот возьмешь и уедешь, не спросясь, якобы к подруге».

Поговорив с Натальей, я немного поразмышлял и о деле. Размышлял — сказано неточно. Я восстанавливал в памяти лица, интонации, оттенки фраз, весь сегодняшний день. Фактов я никаких не собрал, да их и не могло быть во множественном числе. Факт мог быть только один, крупный и значительный, как бугор на гладкой тропе. Чтобы ему обнаружиться, еще не приспело время. Как рыбак, закинувший сеть, я должен терпеливо ждать.

Я и ждал, пока на пузо мне не шлепнулся волейбольный мяч. Неприятное, скажу вам, ощущение для полузадремавшего разомлевшего человека. За мячом приковылял загорелый мальчуган лет десяти, смело потребовал:

— Дядя, отдайте мой мяч!

— Не отдам, — сказал я. — Умру, а не отдам. Из принципа не отдам, раз ты меня так напугал во сне.

— А вы разве спали?

— Представь себе. Я видел прекрасный сон, и вдруг — на тебе! — мяч в живот. Заикой можно остаться. Ты случайно не диверсант?

— Вот мои папа и мама, — мальчик в растерянности повел плечами. Неподалеку загорала молодая семейная пара; когда я пришел, их тут не было. Мужчина приветливо помахал мне рукой, крикнул:

— Простите нашего оболтуса.

Мальчуган поддернул плавки. Я катнул ему мяч.

Он ступил на него пяткой и не уходил.

— Дяденька, а что это у вас за шрам?

— Это, любознательный юноша, след сабельного удара.

— Не считайте меня придурком, — мальчик презрительно скривился. — Я сначала подумал, это аппендицит, но тогда бы было справа. А у вас — слева.

— Шурик! — окликнул мальчугана отец. — Иди сюда немедленно!

Шурик даже бровью не повел.

— Мне тоже хотели делать какую–то операцию, — продолжал он стройно развивать свою мысль. — Но я наотрез отказался. Каждое лишнее вмешательство в организм опасно. А хирургам, им только и давай резать. Знаете почему?

— Почему?

— Им сдельно платят с операций. Чем больше операций, тем они богаче живут. И вас они, наверное, обманули. Можно было лечиться таблетками, а они разрезали.

— Я им поддался, — с горьким сожалением подтвердил я. — На их уговоры и лживые обещания клюнул.

— Чего же они обещали? — заинтересовался мальчик не на шутку.

— Здоровье, видишь ли.

— Ну и как?

— Обманули. Подло обманули.

Мальчик, выражая искреннее сочувствие, присел рядышком на песок, открыл было рот, но возникший за спиной отец положил ему руку на плечо.

— Ты что, не слышал, тебя зовут? — спросил, дружески мне улыбаясь. Видный мужчина, лет тридцати трех, со скульптурным телом и нежной белесой бородкой.

— Не ругайте его, — попросил я. — У вас очень умный мальчик. Он мне на многое открыл глаза.

— Трепать языком он мастер, — согласился мужчина, — только дай волю, заговорит любого до родимчика.

Шурик обиженно вскинул голову:

— Папа!

— Что — папа? Тебя зовут, а ты как глухой. Неприлично приставать к незнакомому человеку. Извинись и пойдем… Вы откуда приехали, товарищ, не из Москвы случайно?

— Из Москвы.

— Земляки! — воскликнул мужчина с внезапным воодушевлением. — Слышь, Зина (жене), тут из Москвы товарищ!

Зина восторженно захлопала в ладоши. Эмоциональная какая семейка.

— Здесь, пожалуй, полпляжа москвичей, — холодновато урезонил я земляка. Я не искал знакомств. Он не обратил внимания на мою холодность, представился: — Юрий Кирсанов.

Через пять минут я как–то ненавязчиво был перемещен ближе к пледу и обласкан вниманием Зины Кирсановой, женщины, про которую в тридцать лет можно было точно сказать, какой она будет в восемьдесят — такой же добродушной, румяной пышкой; а еще через десять минут мы с азартом резались вчетвером в подкидного дурака. Попутно Юрий с увлечением рассказывал про свою жизнь.

Я верил каждому его слову, верил, что он настоящий толковый работник и у него масса рацпредложений, и понимал: клокочет он несколько легкомысленно оттого, что не привык отдыхать, не умеет отдыхать, бездельничать не умеет, как не умеют отдыхать многие истинные работники, мастера и первопроходцы. Не научились, времени не было. Пустопорожнее затянувшееся лежание на брюхе трепало нервы начальнику смены Юре Кирсанову, и он рад был любой разрядке.

Я не понимал только, почему я должен перекидываться с ним в подкидного дурака. Тем не менее мы в паре с Шуриком легко выиграли четыре партии подряд, отчего доблестный пионер впал в триумфальный шок.

Расстались мы добрыми друзьями, на той стадии, когда еще не меняются адресами, но догадываются, что непременно придется.

В девятом часу я спустился ужинать в ресторан.

До этого валялся в номере, читал газеты и изредка блудливо поглядывал на белый чешский телефон. Но все–таки удержался, не заказал Москву. А если удержался в первый вечер, то удержусь и дальше.