Командир гвардейского корпуса «илов» - [5]

Ночь застала летчика в лесной глухомани. Кое-как он наломал сучьев и разжег костер, благо в кармане оказались спички. Очень хотелось пить. Он хватал горстями снег, подносил руки к огню, потом из ладоней с жадностью пил талую воду.

Десять суток лейтенант скрывался в лесах, питаясь мороженой клюквой, которую выковыривал на кочках из-под снега, сосал ледышки, утоляя жажду. Наконец, вышел к деревне, занятой немцами. Хозяйка крайнего дома спрятала летчика на чердаке. Там его, раненого, обмороженного, изголодавшегося, и нашли наши пехотинцы, которые выбили фашистов из деревни.

После лечения Георгий Красота снова повел группу «илов» на штурмовку. А вечерами в землянке задорно и весело звучал его аккордеон...

За боевые действия против демянской группировки противника, активную помощь наступающим частям, освободившим город Великие Луки, многие летчики-штурмовики Рязанова были удостоены высоких правительственных наград. Грудь генерала украсил орден Красного Знамени. А 17 марта 1943 года Василию Георгиевичу присвоили очередное воинское звание — генерал-лейтенант авиации.

В марте 1943 года Ставка приняла решение перебросить корпус Рязанова на юг, в распоряжение командования Воронежского фронта.

Жаркое лето

Июнь сорок третьего выдался знойным... В такие дни хотелось сбросить с себя гимнастерку, ремень с тяжелым пистолетом, надоевшие сапоги и не торопясь идти по полевой дороге, загребая босыми ногами мягкую пыль, чувствуя, как слабый ветерок холодит тело под расстегнутым воротом рубахи. А потом где-нибудь на берегу тихого пруда раздеться и броситься в прогретую солнцем воду, поплыть саженками, во всю силу, чтоб за тобой — пенистый след, как от торпеды. И выйти на берег, роняя теплые капли воды, ощущая приятную усталость каждой мышцей тренированного тела. Хорошо!..

Василий Георгиевич с трудом оторвался от мечтаний, быстро, привычным движением застегнул крючки на воротничке кителя.

«Нет, а новая форма — ничего, — подумал он, покосившись на полевые генеральские погоны и мельком взглянув в тусклое зеркало. — Во всяком случае, лучше, чем полковничьи «шпалы». Генерал вдруг по-мальчишески озорно подмигнул своему отражению.

— Разрешите, товарищ генерал... — в открытом дверном проеме показалась знакомая фигура начальника отдела кадров корпуса. — Вы меня вызывали?

— Да, вызывал. Садитесь, подполковник. Хочу посоветоваться. Как у нас на сегодня с летными кадрами? Особенно меня интересуют командиры эскадрилий, летчики, способные водить на штурмовку группы самолетов.

— Я уже докладывал вам, что летным составом полки укомплектованы полностью, вакантных должностей комэсков нет.

— Да я не об этом. Мы люди военные, поэтому буду говорить прямо. — Василий Георгиевич прошелся по земляному полу хаты. — Бои, большие бои нам предстоят. А где бои, там потери... Как ни горько говорить об этом, но они, увы, неизбежны. И в первую очередь среди ведущих. Меня интересует сейчас одно: есть ли у нас люди, способные заменить командиров эскадрилий в случае их гибели?

— Наверное, есть, товарищ генерал...

— Это неопределенно. Я хочу знать, можете ли вы мне сейчас положить на стол список летчиков, которые в случае необходимости смогли бы заменить комэсков? Причем с краткой характеристикой, прочитав которую, я понял бы, почему рекомендуют на должность командира эскадрильи Сидорова, а не Иванова или Петрова.

— Такой список мы представить не можем.

— Плохо, товарищ подполковник. Пора бы знать своих людей, а летный состав особенно. Кадры нужно растить самим. Все. Можете идти.

Василий Георгиевич подошел к окну. Солнце садилось за горизонт, и все вокруг было освещено багровым светом. Вечерний ветерок принес прохладу. Где-то на окраине села пели под гитару песню о рабочем пареньке, которому очень хотелось стать летчиком. Генерал прислушался. Незатейливый мотив, простые слова. Но песня все же трогала сердце. Она была своей, авиаторской.

Только когда затих последний аккорд, генерал отошел от окна. Морщась, помассировал правый бок: «Не поймешь, то ли печень, то ли желудок. Главное — не поддаваться ни врагам, ни болезни. Прожито всего лишь сорок два...»

Генерал приоткрыл дверь:

— Завтра машину к четырем. Как обычно. Поедем в седьмую гвардейскую. А сейчас вызовите ко мне начальника тыла.

И вновь подошел к окну. Солнце совсем спряталось за горизонтом, но было еще светло. Вдалеке на малой высоте пролетел самолет с характерной, выступающей над фюзеляжем кабиной. «Из разведки, наверное. Задержался... — подумал Рязанов. — Интересно, кто его горбатым окрестил? Ведь точно: кабина на нем, как горб, торчит».

Еще на Калининском фронте «илы» были одноместными. После нескольких боевых вылетов выявился главный недостаток: слабая защита за спиной, да и обзор сзади у летчиков плох. При встрече с истребителями противника даже самые опытные пилоты привозили по два-три десятка пробоин, и все в хвосте.

А вскоре приехал главный конструктор Сергей Владимирович Ильюшин.

— Ну как вам наш самолет? — интересуется.

— Что ж, машина неплохая. Поедемте в полк, у тех, кто на ней летает, спросим.

Приехали в полк майора Митрофанова уже к вечеру. А там, как нарочно, ребята в этот день две машины потеряли. И обе фашист сбил одним и тем же маневром: зайдет в хвост, поймает в прицел и... Досталось тогда конструктору. За машину, говорили, спасибо, но кабину нужно двухместной делать, чтобы еще стрелка посадить с крупнокалиберным пулеметом или, еще лучше, со скорострельной пушкой. Тогда никакой истребитель не страшен.