Командарм. Позади Москва - [21]
Ретроспектива
Берлин, ул. Тирпицуфер, здание ОКВ[10], август 1941 года
– Как?! Как это вообще возможно?! – брызжа слюной и срывая голос, орал Гитлер, дерганым шагом расхаживая вдоль выстроившихся возле стола штабистов. – Объясните мне, КАК можно было допустить, чтобы русским удалось нарушить практически все планы нашей летней кампании?! Почему в приграничном сражении мы не сумели взять их части в полное окружение под Белостоком и Минском? Отчего Смоленск был взят на месяц позже запланированного срока и с такими чудовищными потерями в живой силе и технике? Каким образом вышло, что их северная столица до сих пор не отрезана непреодолимым кольцом наших и финских войск от поставок продовольствия?! КАК МНЕ ВСЕ ЭТО ПОНИМАТЬ?! ОБЪЯСНИТЕ МНЕ?! КАК. МНЕ. ВСЕ. ЭТО. ПОНИМАТЬ?!
Присутствующие на заседании военачальники молчали, стоя по стойке смирно и преданно поедая фюрера глазами, лишь начальник штаба Oberkommando des Heeres[11] генерал-полковник Франц Гальдер едва заметно подергивал выбритой до синевы щекой, что говорило о его сильном волнении. Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель бросил на коллегу по несчастью быстрый взгляд, но, разумеется, не выдал себя ни единым движением. Просто всего лишь взгляд. Зато главнокомандующий сухопутными силами генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич являл собой прямо-таки образец истинно нордического спокойствия, хоть и не мог не понимать, что к нему просто не может не возникнуть вопросов – и вопросов более чем серьезных. Впрочем, занимать пост главкома ему оставалось не столь уж и долго, ровно до того момента, как советские войска отбросят противника от Москвы…
Обойдя рабочий стол с расстеленной на поверхности картой европейской части СССР, фюрер грузно опустился в кресло. Обхватив подрагивающими пальцами полированные закругления широких подлокотников, некоторое время молчал, тяжело, с присвистом дыша и буравя взглядом пространство перед собой. Спустя примерно минуту он снова заговорил, по-прежнему не глядя на присутствующих. Голос предводителя германской нации звучал глухо, как обычно и бывало после очередной вспышки практически неконтролируемого гнева:
– Хорошо. Хорошо! Прекрасно! Я внимательно читал фронтовые сводки и ваши к ним комментарии. Хоть никто из вас, господа, и не удосужился объяснить своему фюреру, в чем, собственно, первопричина подобного. Может быть, теперь это время настало?
Резко вскинув голову, Гитлер нашел взглядом водянистых глаз главу ОКВ. Левое веко ощутимо подрагивало:
– Вильгельм, вы мне, наконец, объясните, что именно пошло не так? Мы в чем-то ошиблись? Что-то упустили? Или азиатские варвары неожиданно научились воевать по-европейски? Возможно, этот вопрос стоит переадресовать вам, господин адмирал? – Теперь фюрер смотрел на главу абвера. – Не вы ли еще весной убеждали меня, что операция по дезинформации большевиков прошла исключительно успешно, и они искренне убеждены, что мы собираемся атаковать Англию, и потому не станут всерьез воспринимать даже теоретическую возможность войны с Рейхом?
Похоже, внезапного вопроса адмирал Вильгельм Франц Канарис, несмотря на весь свой более чем богатый опыт (в том числе и в общении с Самим), не ожидал. Дернувшись, будто от электрического удара, он еще больше вытянулся во фрунт и открыл было рот… но фюрер уже не слушал.
– Впрочем, нет, господин адмирал, вас я выслушаю позже. Так что с моим вопросом, Вильгельм? – снова обратился он к Кейтелю. – Почему планы летнего наступления оказались нарушены? Почему вермахт до сих пор топчется в районе Смоленска и под Ленинградом? Или вы забыли, что зимой в этих диких краях бывает довольно холодно? И если мы не возьмем их проклятую столицу до наступления холодов, придется менять все – ВООБЩЕ ВСЕ! – наши планы! Саму доктрину победоносного блицкрига! Как вы можете это объяснить, как?!
Похоже, Гитлер, как уже бывало раньше, начинал заводиться по новой. И генерал-фельдмаршал знал, что допускать подобного не следует, поскольку результат мог оказаться достаточно непредсказуемым. Впрочем, до настоящих нервных срывов, вызванных неуемным использованием стимуляторов, помогавших фюреру поддерживать должную работоспособность, оставалось еще несколько лет; пока же это была, скорее, игра на публику, вовсе не связанная с принятием откровенно неадекватных решений…
– Мой фюрер, разрешите доложить! Вы не совсем правы. Да, имеет место серьезное отставание от первоначальных сроков ведения боевых действий, но это война. Причем война настоящая, а не опереточная, как порой случалось на европейском театре! Абсолютно убежден, что к середине осени мы наверстаем упущенное, полностью нивелировав летние успехи большевиков.
– Потери вы тоже… нивелируете, господин генерал-фельдмаршал? – сварливо пробормотал Гитлер, изучая собственную ладонь. Пальцы все еще легонько подрагивали, но уже меньше. По крайней мере, для того, чтобы это скрыть, теперь не приходилось намертво вцепляться в подлокотник.
