Командарм - [11]

– Проходите, товарищ Кравцов, – предложил Фрунзе. – Садитесь!

Максим Давыдович не стал жеманиться. Предлагают пройти и располагаться, почему бы и нет? Не к стенке же ставят. Да и любопытно стало. С Фрунзе он лично никогда не сталкивался и ничего особенного о «покорителе Крыма» не слышал. В те поры, когда Фрунзе принял Южный фронт, Кравцов уже числился среди покойников. А до того, пока был жив и командовал армией или дивизией, уж всяко разно было ему не до среднеазиатского театра[8]. Своих дел хватало.

– Почему вас поставили на Восьмую армию?

– Может быть, чаю предложите? – вопросом на вопрос ответил Кравцов, без спешки усаживаясь на стул.

– Будете чай? – как ни в чем не бывало, спросил Фрунзе и подвинул к себе по гладкой столешнице трубку и кисет.

– Спасибо, – кивнул Кравцов. – С удовольствием. И если у вас, Михаил Васильевич, еще и поесть чего найдется, совсем хорошо.

Простонародные нотки в гладкой интеллигентной речи Кравцова давались ему после трех лет Гражданской войны практически без всяких усилий. Сами собой приходили и оставались столько, сколько требовалось, то толпясь и высовываясь, если разговор шел с «братишками», то появляясь подобно редкому пунктиру, лишь обозначая принадлежность к кругу «своих».

Фрунзе глянул остро, на кравцовское «чего» кивнул и нажал кнопку электрического звонка. Ординарец появился практически сразу, видимо, знал и понимал службу правильно, а не как некоторые. А «некоторых», следует заметить, развелось в последние годы слишком много.

– Принесите, пожалуйста, товарищу стакан чая и что-нибудь перекусить, – мягко приказал Фрунзе и, обернувшись к Кравцову, стал неторопливо набивать трубку.

– Так как вы попали на Восьмую армию? – повторил свой вопрос нарком обороны Украинской ССР.

Было очевидно, обстоятельства болезни Сокольникова Фрунзе известны. Начальника военных сил Украины и Крыма интересовал совсем другой вопрос.

– Со Львом Давыдовичем я едва знаком, – неожиданно Кравцов поймал себя на странной мысли. Он не нервничал, не чувствовал ровным счетом никакого напряжения и, более того, вообще смотрел на этот ночной разговор как бы со стороны. Странное чувство, нерядовое переживание. Но скорее интеллектуальное, чем эмоциональное.

«Чудны дела твои, Господи!»

– Встречались в семнадцатом, в декабре, кажется, и позже… – Кравцов тоже достал кисет. – В ЦК, в РВС. Пару раз разговаривали, вот как мы с вами сейчас, но и все. Как начдив я имел несколько иную систему субординации.

– Но из нескольких довольно сильных кандидатур выбрали вас. – Фрунзе своего интереса не скрывал, смотрел внимательно, чуть прищурившись, чем, однако, несколько смягчал жесткость взгляда. Прищур сродни улыбке, намек на нее.

– Возможно, меня порекомендовал его заместитель Склянский. Мы с Эфраимом Марковичем оба врачи, знаете ли…

– Хорошо знакомы? – раскуривая трубку, поинтересовался Фрунзе.

Склянский, как ни крути, зампред Реввоенсовета республики и не последний из членов ВЦИК.

– Не друзья, если вы это имеете в виду, – Кравцов скрутил самокрутку и, зажав ее в углу рта, потянулся за спичками. – Скорее взаимная симпатия. Но за меня мог высказаться и начфронта Егоров или Владимир Ильич… Вариантов много, но единственно правильного я не знаю.

– А так всегда бывает, – неожиданно улыбнулся Фрунзе, и как раз в этот момент, вслед за легким стуком в дверь, в салон вернулся ординарец. Он принес два стакана чая, сахарницу с колотым сахаром, вазочку с печеньем и тарелку с бутербродами.

Кравцов обратил внимание, что посуда в салон-вагоне не разномастная, стаканы в серебряных подстаканниках, а бутерброды сделаны из хорошего ржаного хлеба с полукопченой колбасой.

– Спасибо, – поблагодарил он ординарца и, пыхнув самокруткой, потянулся к сахарнице.

– Вы знали Махно?

Кравцов отметил, что Фрунзе назвал комбрига по фамилии, хотя по нынешним временам его «приказано было помнить» исключительно как героя Гражданской войны. Комбриг-три Заднепровской дивизии Махно, начдив Двадцать пятой дивизии Чапаев или Сорок четвертой – Щорс… Герои… мертвые…

«Может быть, и командарму-восемь Кравцову следовало остаться с ними?» – мысль, не лишенная бравады, таящая в глубине своей обычный человеческий страх.

Азин, Кравцов, Миронов… Наверняка и еще пара-другая мертвых командармов наберется. Война большая, людей много.

– Я знал Нестора Ивановича, – сказал он вслух, размешивая сахар в стакане.

– Какой он был? – Фрунзе тоже не пил чай вприкуску.

«Какой?»

Кравцов вспомнил весну девятнадцатого. Уже началась травля. Харьковские «Известия» напечатали насквозь фальшивую, мерзкую статью «Долой махновщину», командующий Украинским фронтом Антонов метал громы и молнии…

– Здравствуй, Макс! – сказал Махно, входя в разбитое здание вокзала, где Кравцов разместил свой штаб.

Невысокий, худощавый, комбриг казался моложе своих лет. Темные глаза выдавали энергичный и быстрый ум.

– Раздавят, к бесу, – ухмыльнулся он, подходя к вставшему навстречу начдиву. – Прут и прут, а у меня и снарядов уже не осталось, и патроны на исходе…

Казалось, Нестор шутит. Но какие там шутки! Положение, и в самом деле, сложилось критическое: Деникин наступал по всему фронту, и Красная армия откатывалась к Москве. Однако здесь и сейчас, на этом конкретном участке жестокой войны «бандиты» Махно держали фронт…