Командарм Дыбенко - [49]

Керенский впал в апатию. Ожил, как только прочитал телеграмму от «Комитета спасения родины и революции»: «Крайне необходимо знать, когда ваши войска будут в Петрограде. Положение крайне тяжелое. Отвечайте. Член совета Мариянов».

— Незамедлительно взять Царское Село! «Комитету спасения» дать обнадеживающую депешу! — истерично воскликнул Керенский.

Краснов продиктовал адъютанту: «Комитету спасения родины и революции. Завтра в 11 часов вступаю в Петроград. Буду идти, сбивая и уничтожая мятежников. Буду занимать позиции по рубежам. Прибытие в Петроград зависит от активности верных присяге войск гарнизона».

В ночь на 28 октября красновцы взяли Царское Село.

Через Царскосельскую радиостанцию Керенский посылал воззвания, обращения — одно нелепее другого: «Идите спасти Петроград от анархии, насилия и голода, а Россию от несмываемого позора, наброшенного темной кучкой невежественных людей, руководимых волей и деньгами императора Вильгельма…», «Всем частям Петроградского военного округа, по недоразумению и заблуждению примкнувшим к шайке, вернуться, не медля ни часу, к исполнению своего долга…».

Но даже в эфире на пути Керенского опять оказались ненавистные ему балтийские матросы. Морская радиостанция в Петрограде «Новая Голландия» непрерывно передавала принятые II съездом Советов декреты — о земле, о мире, о низложении Временного правительства, а также приказ Дыбенко, требующий задержать Керенского. В бешеной злобе «главковерх» кричал: «Всех уничтожу!» В радиограмме, направленной «Новой Голландии», потребовал прекратить передавать воззвания и декреты, «в противном случае, при занятии Петрограда личный состав будет весь расстрелян»…

В полдень 28 октября Антонов-Овсеенко и Дыбенко прибыли на фронт. Здесь царила неразбериха. «На краю Пулкова в небольшой избе расположен „штаб“. В то время этот „штаб“ казался штабом, — расскажет позднее Дыбенко, — в действительности же этот „штаб“ состоял из бывшего полковника Вальдена, растерянно и беспомощно разводившего руками, упорно смотревшего на карту и недоуменно бормотавшего:

— Разрешите доложить. У нас никого не осталось, — докладывал полковник. — Все разбегаются. Гвардейские полки без сопротивления отступают от Царского. Есть сведения, что часть их сдалась и перешла на сторону Керенского. Задержать уходящих нет возможности».

В этот момент вошел военный, вооруженный револьвером и шашкой, очевидно бывший офицер, и доложил:

— Царское занято Керенским. Туда прибыло множество казаков с артиллерией и бронепоездом. Части разбегаются, и Пулково остается беззащитным. Необходимо задержать бегущих, привести их в порядок и установить хотя бы на ночь охранение и наблюдение за Царским, пока не подойдут регулярные части.

Выслушав доклад полковника Вальдена и его адъютанта, Антонов-Овсеенко и Дыбенко вышли на улицу.

С трудом удается им задержать всех стремящихся уйти, разбить по группам, назначить старших в группах и добиться, чтобы солдаты самовольно, без приказания штаба, не оставляли позиций. Антонова и Дыбенко засыпают вопросами:

— Что же матросы? Скоро ли придут на помощь?

— Без моряков нам не одолеть казаков!

— Матросы движутся к нам, с ними следует артиллерия, — громко говорит Дыбенко. — Они вот-вот подойдут.

Окрыленные надеждой скорого подхода матросов к фронту, солдаты постепенно по распоряжению полковника Вальдена стали занимать позиции на Пулковских высотах.

Антонов-Овсеенко остается еще в Пулкове, чтобы руководить организацией обороны, а Дыбенко возвращается в Петроград для доклада Подвойскому…

В Смольном, выслушав Дыбенко, Подвойский еще раз настоятельно потребовал тотчас же проверить, отправлены ли на фронт артиллерия и матросы.

«Выйдя из кабинета Подвойского, — вспоминает Дыбенко, — встречаю в соседней комнате Владимира Ильича. Он спокоен. На лице никогда не покидающая его ленинская улыбка.

Увидев меня, спрашивает:

— Ну что, как дела на фронте?

Сообщаю о положении и заявляю:

— Я еду в Морской революционный комитет и сейчас двину матросские отряды, которые должны сегодня же прибыть из Гельсингфорса; в противном случае Керенский может быть в Петрограде.

Владимир Ильич безмолвным кивком одобряет мое предложение…»

Председатель Военно-морского революционного комитета Иван Иванович Вахрамеев выглядел совсем еще юным, хотя было ему за тридцать. Дыбенко, не снимая бушлата и бескозырки, поздоровался, сел рядом с Вахрамеевым, спросил:

— Сколько человек можем срочно послать на фронт?

— Только что отправили отряды Сладкова и Ховрина, у них есть и артиллерия. Кроме того, на фронт посланы: сводный отряд из солдат 141-го и 174-го пехотных запасных полков, некоторые подразделения Красной гвардии и кронштадтцев. Командует ими мичман Сергей Павлов. Геройский человек. Да, ваши гельсингфорсцы уже прибыли. Так что наберется тысяч десять.

— А сколько остается в Петрограде?

— Столько же да еще флот. — Вахрамеев подошел к висевшей на стене большой карте. — Вот как расставлены боевые корабли по указанию Владимира Ильича. — Рассказал о состоявшемся разговоре Ленина с Измайловым ночью 27 октября. — Уже из Гельсингфорса отправлены корабли, они вот-вот подойдут и тоже займут места у Рыбачьего. — Вахрамеев водил указкой по карте. — Как видишь, под прицелом главных калибров подъездные пути к Петрограду с Балтийской, Варшавской, Витебской и Северной дорог. Вот тут по Николаевской железной дороге курсирует бронепоезд Зайцева. Мы дали ему морских артиллеристов. А здесь, — провел линию от залива к Неве, — строятся оборонительные сооружения. Для этого мобилизовано более двадцати тысяч петроградцев.