Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой - [21]

Дядя Петре оставляет нас дожидаться в кустах, а сам идет к часовне. Раздается его отрывистый, как у сойки, свист. Откликаются таким же свистом. Дядя Петре возвращается и ведет нас за собой. Перед входом в часовню стоит человек, одетый в итальянскую униформу. С перепугу у меня волосы на голове зашевелились. Но тут на его пилотку упал отблеск лунного света, и я перевел дух: звезда! Внутри нас ждал еще один человек — вот когда я прямо-таки обомлел.

— Узнаете? — улыбаясь, спросил дядя Петре.

— Учитель! — вскрикнули мы в один голос.

Не помню, то ли учитель так сильно прижимал нас к себе, то ли мы так крепко его обнимали, только от радости мы чуть не задушили друг друга.

— Так вы живы, учитель!

— Да, ребята, я жив и счастлив, что не обманулся в вас. Петре мне все рассказал. Молодцы! Родине и ваша помощь нужна, ведь вы ее сыновья. Я рад, что вы включились в нашу борьбу.

От гордости и от волнения сердца у нас колотятся часто-часто, еще немного, и выскочат из груди. Горло перехватило. Коле удалось-таки прошептать:

— А мы думали… И тетя Анджа плачет…

— Вчера Петре отнес ей записку. Товарищи направили меня в этот район, теперь будем видеться чаще. Мы вам доверяем, но дело предстоит опасное, будьте готовы ко всему. Связь будем поддерживать через Петре, от него будете получать задания.

И опять, как вражеский лазутчик, кралась за нами луна. Только на этот раз нам все было нипочем: ни бьющие по лицу ветки, ни с грохотом осыпающиеся из-под ног камни. С какой-то необыкновенной легкостью мы не бежали даже — летели вниз. Бедный дядя Петре из сил выбивался, остерегая нас.

Село встретило нас злобным собачьим лаем. Мы поскорей разошлись в разные стороны и растворились во мраке садов.

X

С тех пор как учитель ушел в партизаны, для тети Анджи и Славчо настали горькие дни. Оставшись без средств к существованию, тетя Анджа долго не хотела расставаться со школой, как могла, боролась с нищетой, на несколько дней растягивая горсть муки. Дядя Петре всячески утешал и ободрял ее в самые тяжелые минуты. «Дай срок, — говорил он, — еще лучше прежнего заживем». Но день ото дня жить становилось все тяжелее. Тревога о муже, голод совсем подкосили тетю Анджу, но виду она не подавала, скрывая ото всех свое горе и страдания. Только ведь нас не проведешь! Мы нюхом чуяли, когда у нее не оставалось ни крупинки, и несли из дома кто что мог. А в последнее время придумали и кое-что получше. Вечером подбираемся потихоньку к амбару старосты, раздвигаем висящие на одном гвозде доски и набиваем котомки кукурузой. Ух, сколько же ее здесь! Говорят, староста в этот амбар годами не заглядывает. Да и зачем? Семья-то у него — он да жена, а запасов столько, что хватило бы половину села прокормить. Да только он скорее удавится, чем подаст тебе даже плесневелую корку. Вон пугала у амбара понаставил, чтобы, упаси боже, птицы не повадились. Хороши сторожа, нечего сказать!

— Не дело это — у старосты таскать, — заикнулся как-то Джеле.

— Видали, «не дело»! По-твоему, пусть тетя Анджа с голоду умирает, так, что ли? — рассердился Коле.

Хозяева встречают нас радушно — нипочем не догадаешься, как тяжело у них на душе. Кукурузу тетя Анджа не мелет, не до того, варит как есть, да еще и нас угощает.

Но однажды она с грустью сказала:

— Мальчики, пожалуйста, не надо мне ничего больше приносить.

— Да почему же, тетя Анджа?

— В горле кукуруза эта застревает, краденая она.

Мы не знали, куда девать глаза. И как она узнала? Скоро тетя Анджа перебралась в дом к своей подруге, а дядя Петре принес ей весточку от учителя, и жить стало немного веселее.

Так Славчо опять остался один. Он вернулся в продуваемую всеми ветрами развалюху, где когда-то жил с матерью, но дядя Петре пожалел его и приютил у себя. Все дни Славчо проводит с нами. Куда мы — туда и он.

Правда, в последние дни он нас почему-то избегает. Днем Славчо исчезает из села, а вечером ухищряется прошмыгнуть незамеченным. И чего он скрытничает?

Сегодня Калчо позвал нас и вполголоса сообщил:

— Знаете, где Славчо пропадает?

— Где?

— В жандармерии!

— Что он там потерял?

— Почем я знаю! Видел ненароком, как он туда входил.

Разумеется, не долго думая, мы бросились в эту самую жандармерию, что стоит на перекрестке с ведущей в город дорогой. Раньше там жили жандармы, приставленные следить за порядком в наших краях, но сейчас это был просто заброшенный дом с окнами без стекол и снятыми с петель дверьми. Издали его можно было принять за башню с бойницами и проломами в стенах. Когда в село нагрянули фашисты, жандармов и след простыл, а сюда с кирками да клещами явились сельчане и унесли все стекла и двери — не пропадать же добру! Уже за километр от дома разило таким запустением, что отсюда давно убралась и последняя мышь.

Бесшумно обошли мы вокруг дома, собираясь ворваться неожиданно, чтобы огорошить Славчо, а заодно и выведать, какого черта он тут целыми днями околачивается. Но задумка наша сорвалась. Нежданно-негаданно из дома выскочил Славчо и наставил на нас винтовку:

— Стой! Стрелять буду!

Мы замерли на месте, аж душа в пятки ушла. Тут у Славчо рот до ушей, винтовку опустил, хохочет: