Кома - [9]

– А никто не понимает, – честно ответил он. – Я, так вообще лопух-лопухом, зелёный такой, хожу, думаю фигню всякую. Но самое изумительное, – это то, что большие доктора тоже ничего не понимают, по-моему.

– Ого!

– А ты думал?.. Сегодня Рэм Владимирович, со всем революционным энтузиазмом молодёжи заявил, что мы столкнулись с новой, невиданной ещё в медицине болезнью, – это когда больной умирает от того, что у него отказывает либо сразу всё, либо что-нибудь одно, но очень важное.

– Знаю я эту болезнь, – засмеялся Ринат. – Цитрат силденафила на ночь, и всё важное будет работать, как положено!

– Да я не про то.

Николай махнул рукой и сам улыбнулся. Не восхищаться бьющим в разные стороны оптимизмом охреневшего после рабочего дня точно так же как и он Рината было невозможно.

– Ты вот сам веришь в новые болезни?

– Ну, – Ринат посерьёзнел, – В неврологии такого иногда насмотришься… Но в совсем уж новые…

– Даю пример: СПИД. Что скажешь?

– Хороший пример. Я скажу – атипичная пневмония. Твоя очередь.

Оба помолчали.

– Ещё что-то такое плавает в голове, из курса гигиены, что ли, – не очень уверенно предположил Николай, – С какой-то местностью, куда воду привозят со стороны, поскольку если пить местную, то люди болеют чем-то непонятным, хотя по всем классическим гигиеническим параметрам она совершенно нормальная. Не помнишь такое?

– Нет, что ты. Я гигиену едва с тройки вытянул, – ух, как вспомню!

Это в кайф, налить воды из банки!

Это в кайф, – попробовать на вкус!..

Ринат пропел хорошим голосом, разводя руками как молодой Магомаев, и ни на секунду не застеснявшись просеменившую по коридору больную, при виде которой Николай дёрнулся застегнуть белый халат хотя бы на груди.

Это в кайф, разлить её по склянкам!

Гигиена – наука наук, но её не поднять!

– «Не понять», – поправил Николай. «Не поднять» – это было про терапию. Чистая правда, кстати говоря. Ну, ладно, пойду я помоюсь хоть как-то. Тебе на метро?

– Да. Ждать не буду, извини уж. Пойду домой, – плов кушать, водка пить, диван валяться!

Акцент у неунывающего коллеги-доктора стал демонстративно среднеазиатским, и Николай почувствовал, как усталость потихоньку уходит. Иногда он не на шутку начинал опасаться, что люди могут воспринимать его как «энергетического вампира», настолько хорошо на него действовали чужие эмоции.

– Ну, пока!

Помахав друг другу руками, они разошлись в разные стороны. Снимая свой халат прямо на ходу, Николай зашёл в туалет персонала, с раковиной отделённой от остальных удобств не доходящей до потолка перегородкой. Закрыв дверь, он повесил халат на впаянный в стену крюк, зацепил за него же снятую рубашку, и как мог более тщательно вымылся до пояса, хлестнул водой по шее, по щекам, пофыркал сквозь пузыри. Мыла у раковины не было – в этом отделение уступало его собственному, где в туалете каждодневно меняли полотенце, а дежурной врачебной паре выдавали на ночь чистое постельное бельё. Последние месяцы никто им особо не пользовался, но это уже дело принципа.

Ну, всё? Теперь домой. Пробежавшись напоследок по собственному отделению, чтобы убедиться, что ничего экстраординарного за это время не случилось, и засунув халат отвисеться за ночь в шкафчике, Николай сбежал вниз по лестнице. На улицу он вышел с удовольствием, не торопясь. Напоённый сыростью прохладный весенний воздух пах прелыми, перегнившими под снегом листьями. Вроде бы целенаправленно подбежавшая чёрная лохматая собака из вечно ошивающейся около «буфетного» проезда в просвете между больничными корпусами стаи, обнюхала его и весьма дружелюбно вильнула хвостом.

– Здравствуй, субак, – с удовольствием поздоровался и он сам, и на редкость вежливая дворняга, чуть ли не ухмыльнувшись, отправилась дальше по личным делам.

Отойдя метров на десять от входа в корпус, глубоко дышащий, разглядывающий небо над копнами чёрных веток лысых каштанов и тополей доктор Ляхин надел вынутую из кармана вытертой куртки чёрную шапочку. Та окончательно превратила его в молодого человека без особых примет. Сложно определимый возраст: что угодно в промежутке между 20 и 28 годами, тёмные прямые волосы при полном отсутствии, к концу дня, какой-либо причёски. Карие глаза с отдельными крапинками почти чёрного цвета. Рост – едва выше среднего для Питера, телосложение – слегка не дотягивающее до определения «спортивное». По крови – универсальный донор, с намешанными только за последние 3–4 поколения осьмушками польской и еврейской крови. Да и основой, судя по фамилии, тоже преимущественно русско-польской. Нормально, в общем, – подумал он, улыбаясь своим мыслям. Жить можно.

Трамвая на горизонте не виднелось, поэтому без спешки, с почти интимным удовольствием, Николай прошёл несколько остановок пешком, – разглядывая окружающее и наслаждаясь отсутствием мыслей в голове. К тому моменту, когда он залез во всё же нагнавший его трамвай, уже начало понемногу темнеть, и вид собственного раскачивающегося в окне лица заставил его негромко хмыкнуть. Грубое, расслабленно спокойное, оно явно напрашивалось на проверку документов ближайшим милиционером, но такового в трамвае не было, поэтому ему удалось с относительным комфортом доехать почти до самого дома. Дома Николая наконец-то накормили, выдали украшенную гербом Берлина пузатую кружку обезжиренного кефира, и позволили улечься на диван с ногами. По телевизору показывали всякую фигню, а на любимом региональном канале зачем-то крутили один негритянский музыкальный клип за другим: мелькали стандартные в связанных с подобной музыкой сюжетах дорогие машины, личные самолёты и хорошее кружевное бельё на извивающихся полуголых девушках. Выключив дурацкий ящик и выкинув пульт в дальний угол дивана, со вздохом поглядевший на часы Николай заставил себя подняться на счёт «три», не вступая в долгие пререкания с голосом совести. Достаточно свежее переиздание «Справочника терапевта», посвящающего упомянутому эндокринологом синдрому чуть ли не полторы страницы мелким шрифтом нашлось очень кстати, и он запихнул в себя текст почти насильно, мучительно пытаясь не уснуть и перечитывая один и тот же абзац по два или три раза. По времени дети в их часовом поясе как раз садились смотреть «Спокойной ночи, малыши», и только это, в дополнение к тому, что ещё не пришёл с работы отец, заставило Николая дочитать раздел до конца. Зевая со сладостным подвыванием, он отнёс кружку на кухню, кивнул на мамино замечание «Ну что ты шаркаешь, иди ложись!», с тоской посмотрел на блекло-мёртвый компьютер с нетронутым сегодня текстом, и всё же не выдержал, включил, – завершить полировку перевода. Занудная статья по физиологии алкогольных запоев навевала сон, но обещанные за перевод 400 рублей невидимой морковкой висели перед носом, поэтому Николай, зевая, всё же честно выдавил из своих извилин перетасовку нескольких неудачных фраз. Спать хотелось всё более отчаянно, и только поймав себя над тем, что он стирает и заново ставит в совершенно бессмысленное место одну и ту же запятую, он слегка взбодрился и закончил, наконец, надоевший текст. Теперь его можно будет сдать, и, если повезёт, в конце месяца ему выдадут все честно заработанные деньги сразу. Примерно столько он зарабатывал в неделю одним массажом, но отказываться даже от не очень выгодной халтуры в наши дни по его представлению могла разве что уверенная в своём богатом спонсоре девушка с размером бюста не меньше третьего. Сам он надеялся только на себя.