Кома - [2]

Больные на отделении умирали не первую неделю. Ничего особенного в этом теоретически не было – терапия вообще специальность неблагодарная. В каждом из специализированных или «общих» кластеров терапевтических палат за десятки лет умерли десятки больных, но это было понятным, – и хотя и печальным, но естественным ходом жизни. Извините, здоровые люди в большинстве случаев в больницу не ложатся. Весной сердечникам особенно тяжело, – меняется погода, а в Петербурге она иногда меняется так, что с трудом ходят даже практически здоровые. Ближе к маю начинается цветение, и в гости к людям приходят аллергии. Пока до мая пока было ещё далеко: как указывал календарь с изображением размахивающей мечом загорелой культуристки в окружении зубастых чудищ над рабочим столом у Николая дома, и как подтверждали все остальные календари, сейчас было самое начало апреля. Если считать начиная с конца февраля, то число умерших за это время на отделении больных перевалило за тридцать. Фактически, кто-то умирал почти через день.

– С точки зрения страховой медицины, больные должны умирать именно от того, от чего их лечат.

Доцент Свердлова изрекла эту фразу с таким видом, будто все слушающие должны были содрогнуться. Ничего нового в ней не было, но курируемые ей интерны и молодые ординаторы значительно переглянулись – им нетрудно, а человеку будет приятно. Стоя в коридоре, молодежь ожидала распределения поступивших больных и, возможно, некоторых деталей не озвученных на конференции.

– По-вашему это не так?

Доцент разглядывала интерна Ольгу – высокую темноволосую девушку, которую только несомненно наличествующий ум заставлял изредка снимать с лица при общении с кем-либо выражение презрительной брезгливости. Юного доктора, непоколебимо уверенного в своём превосходстве над окружающими терпели с трудом, но вступать в прямую конфронтацию с взошедшей звездой отечественной терапии имея ранг ниже доцента никто не рисковал. Причины к этому у некоторых уже имелись, а остальным хватало интуиции. Несколькими точно выверенными спокойными словами Ольга могла унизить любого ровесника так, что у человека просто темнело в глазах. Как это бывает, Николай не раз видел, но так и не сумел понять.

– Происходящее зашкалило за все нормы, – помолчав, продолжила доктор. – Эти жуткие, неуправляемые перепады давления, мышечные боли эти странные у каждого пятого. Доктора, у кого-нибудь есть какие-то новые идеи?

Про себя Николай уже почти профессионально отметил, что фраза вообще-то построена неверно, он бы просто закончил её на «зашкалило», но в целом доцент была совершенно права. На отделении происходили странные вещи. Смерти больных не просто не укладывались в нормальную статистику, они были разными. Началось это весьма постепенно, и участившиеся смертельные исходы обычных, в общем-то, заболеваний – тяжёлых и, в принципе, действительно смертельных, сначала расценивались достаточно спокойно. Но за почти два месяца вспышка всеобщего внимания к происходящему, к неостановимой цепочке смертей постепенно переродилось во что-то сложное, испускающее волны тихой паники и растерянности. Теперь не хватало только гепатита.

– Теперь не хватало только гепатита, – сказал Игнат, – суровый молодой ординатор, который всегда выделялся на общем фоне не столько нехарактерным для мужчины сияюще-русым цветом волос, сколько постоянным спокойствием, весьма удачно сочетающемся у него с клокочущим где-то внутри юмором. Способностям Игната ставить практически безошибочные диагнозы на одних мануальных навыках и опросе Николай поражался и в глубине души завидовал. Надежда у него была только на лежащий впереди опыт – если повезёт, то через год он сможет стать настолько же уверен в себе хотя бы внешне. Тому, что Игнат озвучил его собственные мысли слово в слово, Николай не удивился. Мысли витали в воздухе.

– Может, не вирусный? – почти нежно предположила одна из девушек. – Скажем, механическая желтуха?

– Всем сразу станет от этого легче?

– Больному не станет. Если механическая, то лучше уж вирусный…

– Доктора, мне нравится ход ваших мыслей, но я спрашивала не об этом.

Свердлову никогда не сочли бы упёртой, врачом она была выдающимся, но некоторая вязкость ей была присуща, и уходить с однажды заданной темы она не позволяла ни студентам, ни уже выпустившимся. С точки зрения педагогики – черта замечательная, но нередко раздражающая.

– А что мы?.. Сколько профессоров сегодня на кафедре?

– Сколько профессоров – это не интересно. Интересно – это что вы об этом думаете. Про мышечные боли, и всё остальное.

Николай вздохнул. Предполагать, что полдюжины молодых врачей могут что-то подсказать десятки лет практикующим терапевтам, фильтрующих сквозь себя чужие симптомы с профессиональностью синего кита, заглатывающего планктон, было не очень честно. Всякое, конечно, бывает. На кафедре уже начали слушать любителей лечить пиявками и ставить диагнозы заглядыванием в глаза, так что получившая классическое образование молодёжь всяко не помешает. Но… Больно уж ненормально сложным было всё происходящее. Не их уровень.

– Миозитов, в конце концов, было не так много. У погибших – три или четыре, плюс несколько сами по себе, то в одной палате, то в другой.