Колючий подарок - [3]

Наташа дождалась, когда лифт снова опустится, и, едва он, останавливаясь, мягко подпрыгнул на тросе, вошла в кабину.

— Катаешься? — спросила Наташа Стёпу.

— Ага, — спокойно ответил Стёпа.

У Наташи зачесались руки.

— Во-первых, — запинаясь от нетерпения, быстро заговорила она, — во-первых, «ага» не говорят, а говорят «да», а во-вторых, в доме с ног сбились, тебя ищут. Тётя Вера к управдому звонит.

Стёпа покраснел и полуоткрыл рот. Действительно, он сделал что-то не так…

— А-а, — с укором сказала Наташа. Она метнулась на лестницу, потом вернулась в лифт — так будет быстрее! — и нажала кнопку своего этажа. Ей не терпелось сообщить новость, упиться своим торжеством. Стёпа был у неё в руках. Сейчас она, едва остановится лифт, выскочит из него и вбежит в коридор.

«Стёпа на лифте катается», — оповестит она на всю квартиру.

Это будет значить: вот ваш хвалёный, образцовый, непогрешимый Стёпа, которого бабушка всё время ставит ей в пример. Вот! Вот! Вот!

Лифт остановился, Наташа выбежала на площадку, но Стёпа остался в лифте. Он был расстроен, стоял и хмуро смотрел в пол. Ему было досадно, что так нескладно всё получилось…

— Нельзя кататься на лифте? Ага? — спросил он Наташу.

— Подниматься можно, а катаются на троллейбусе или метро, — сухо ответила Наташа. — Выходи, выходи, может быть, кому лифт нужен.

Стёпа вышел. Наташа захлопнула дверцу.

— На лодке ещё можно кататься, — сказал он.

— А ты катался на лодке? — спросила Наташа.

— Ну а как же? — удивился Стёпа. — Весной у нас в школу иной раз по дороге не дойдёшь, на лодке добираюсь.

— В школу на лодке? — изумилась Наташа и засмеялась. — Вот это здóрово! А я вообще на лодке не каталась. А хорошо на лодке?

— Хорошо, — ответил Стёпа и добавил: — Когда днище не худое…

— А что такое днище?

— Днище… Ну, днище… Дно.

— А-а, — поняла Наташа. — Дно… А ты катался на худой лодке?

— Маленько пришлось…

— Почему «маленько»?

— Тонуть стала, — просто ответил Стёпа.

— Как — тонуть? — с испугом спросила Наташа. — Просто-таки тонуть? С тобой?

— Ну, а как же? Со мной.

— Это ж можно было помереть совсем!

— Можно, но вот не помер, но болел. Я за корягу схватился…

— А что такое коряга? А на какой реке это было? Чем ты болел?

— На Ангаре, однако… А коряга…

Но Стёпа не успел ответить. Дверь открылась, в проёме стояли тётя Вера и бабушка.

Пока растерявшиеся от неожиданности взрослые приходили в себя, Наташа взяла Стёпу за руку и мягко сказала, переступая порог:

— Он на лифте катался… Мы вместе катались… Там, где он живёт, нет ведь таких высоких домов… Там маленькие дома…

— Стёпа! — только теперь выкрикнула тётя Вера, хватаясь за сердце. Она увела его к себе и, посадив на колени, обняла. — Боже мой… Что могло быть! Наташенька, спасибо тебе, родная…

Наташа стояла рядом с бабушкой и молча кивала головой, давая знать, что принимает благодарность.

Когда все успокоились, Стёпа достал из шкафа мешочек с кедровыми орехами и подошёл к Наташе.

— Вот, привезли маленько… — сказал он, смущаясь. — Сам собирал, однако… Бери.

— Спасибо, Стёпа, — ответила Наташа и увела его к себе, чтобы послушать, как он тонул в реке Ангаре.

Рубашка в полосочку

Павел Григорьевич Кузьмин возвращается с прогулки, вешает шляпу, поправляет её и, сев за стол, зовёт:

— Игорёк!

Его внук Игорь, который смотрел в соседней комнате телевизор, входит и жмурится от яркого света.

— Что показывают, Игорёк? — спрашивает Павел Григорьевич, откашливаясь.

— «Танцующий пират», дедушка.

— «Танцующий»… Хочешь посмотреть танцующего или можешь мне помочь?

— Могу… — нетвёрдо говорит внук.

— Ну хорошо, иди смотри, а когда кончишь — займёмся. Бумагу только приготовь.

Через полчаса Игорёк освобождается. Когда он входит в столовую, дедушка уже сидит за столом и перебирает пожелтевшие от времени, истёртые на сгибах листки, кое-где подклеенные папиросной бумагой.

— Пиши, — говорит Павел Григорьевич, — только без помарок и поаккуратней.

— А ты, дедушка? — спрашивает Игорёк, которому совсем не хочется заниматься писаниной.

— Руки дрожат…

Дедушке идёт восьмой десяток. У него давно дрожат руки, и ходит он мелкими шажками, но, видно, теперь ему стало ещё хуже. Жалко дедушку…

Родители любят Игорька, но как-то получается так, что они часто забывают о нём. Дедушка всегда помнит…

— Таня, — обращался Павел Григорьевич к матери Игорька, своей дочери, — ботинки у Игоря того… Чинить надо.

— Уже?! Просто не напасёшься! Пусть поносит жёлтые, а эти Ксюша снесёт в ремонт… Ксюша! Ксюша!

— Подожди звать Ксюшу. Жёлтые я давно в мастерскую сдал. Ему нужно купить новые.

Игорьку покупали новые ботинки.

Когда сын в чём-то оказывался виноватым, родители принимались его воспитывать с такой энергией и так поспешно, что становилось ясно — до этого печального случая они были не очень внимательны к нему.

— Игорь, ты не пойдёшь в кино! — объявляла мать. — Не будешь смотреть телевизор!

— Ни на какую экскурсию мы тебя не возьмём! — отменял отец свое прежнее решение отправиться с Игорем на лодке по Клязьме. — Велосипед не купим! Покажи-ка мне дневник, все отметки. Там у тебя двойка была. За что? Когда получил?

Дедушка давал родителям возможность выговориться, потом находил предлог, приглашал мать Игоря и его отца к себе в комнату. Через полчаса они возвращались, не глядя друг на друга. Походив вокруг Игоря, кто-нибудь из них произносил: