Колышек у вербы - [6]
— Вот он, мой камень, — сказал отец, спрыгнул с машины и подхватил Шуру. Петя соскочил сам.
— Я за вами заеду на обратном пути, — пообещал водитель, высовываясь из кабины.
Машина уехала, а они втроём остались на дороге. Впрочем, не втроём, а вчетвером. Потому что Свирька, как и весной, сидел у отца под курткой. На этот раз он не боялся. Привыкший к людям, он спокойно спал и даже смешно похрапывал во сне.
— Как удивятся сейчас его папа и мама, — сказала Шура и вздохнула, — вернулся их сын.
— Он, наверное, расскажет им много интересного про наш дом, — добавил Петя.
Папа засмеялся:
— Как жаль, что мы не знаем языка сурков и не услышим Свирьку. Он, может быть, стал таким же хвастунишкой, как Петя, и расскажет им что-нибудь лишнее.
Петя засопел и хотел уже было обидеться, но в это время отец приложил палец к губам:
— Тише, слушайте!
Ребята притихли. Над степью нёсся какой-то странный звук. Он то замирал, то опять звенел в ушах, точно кто-то играл на дудочке. Короткие переливы, потом опять тишина, потом опять переливы.
— Сурки свистят, — объяснил папа, — вот видите, они стоят посреди степи как часовые, смотрят вокруг и посвистывают.
Может быть, поэтому казахи никогда не обижают сурков и называют их своими младшими братьями.
Свирька вылез из-под куртки и сидел теперь у отца на плече, глядя на степь. Его маленькие круглые, как бусинки, глазки отражали солнечные лучи.
— Он понимает, что вернулся домой! — закричала Шура. — Посмотри, папа, какое у него выражение морды!
Выражение Свирькиной морды было, конечно, обычным. Но папа не хотел огорчать дочку.
— Конечно, понимает, — отозвался он весело. И, нагнувшись, посадил Свирьку на землю.
— А ну, друг, беги домой!
Несколько секунд Свирька сидел неподвижно. Ветер вздыбливал его шёрстку, и сурчонок внезапно показался удивительно толстым.
— Отъелся на нашей каше, — засмеялся отец и хлопнул в ладоши.
Свирька вздрогнул и вдруг помчался вперёд. Прошло ещё несколько минут, и вот он уже исчез, затерялся в ковыле.
Я, конечно, не знаю, что рассказал Свирька своим маме, папе, братишкам и сестрёнкам. Но, наверное, что-нибудь очень интересное о том, как он жил у людей.
Бишка
В воскресенье вечером братья Ивановы, трактористы, вернулись в совхоз с охоты. Всё население улицы Палаток сидело у пруда. Только что посмотрели новую кинокартину, и механик дядя Коля собирал коробки с лентами. Комбайнер Василий растянул аккордеон, первые танцорки, официантки Люся и Валя, встали в позу, и вдруг на освещённый танцевальный круг вступили братья-охотники.
— Внимание! — крикнул Сергей. — Новое действующее лицо сегодняшнего спектакля!
Он скинул рюкзак, развязал его, перевернул, и на землю выкатилось что-то пушистое, круглое. Раздался обиженный визг. И все сразу заговорили весело, недоумевающе:
— Гляди-ка, медвежонок!
— Сам Топтыгин пожаловал!
— Мишка!
А самый маленький зритель двухлетняя Катюша вдруг ткнула пальцем вперёд и сказала восхищённо:
— Бишка!
Так и прозвали целинники нового жителя молодого совхоза Бишка Мишкович Топтыгин.
— Нашли мы его в кустах, — рассказали охотники. — Сидел он там и плакал тоненьким голоском. Поискали мы вокруг — нет ли матери поблизости. Хотелось нам её шкуру для украшения будущего клуба раздобыть. Но сколько мы её ни ждали — не пришла. Бишку мы пожалели и взяли с собой.
Медвежонка принял на воспитание учётчик дядя Федя. Славился он как приёмный отец всяких зверюшек. Жили у него в палатке два сурка, скворец с перебитой лапой, тёмно-серый котёнок, по прозвищу Мышка, рыжий щенок с грозной кличкой Демон. Жила эта компания дружно: ели из одного большого корытца, которое смастерил дядя Федя.
— У меня не столовая, — строго объяснил он своим питомцам, — негде здесь отдельные миски устанавливать. Вот из корытца и будете все вместе есть, а из таза пить…
Я не знаю, поняли ли зверьки и скворец дяди Федины слова, но ели они действительно все вместе. Только каждому была приготовлена пища по вкусу: суркам — размоченный хлеб и каша, Мышке и Демону — кусочки колбаски или немножко мясца, скворец независимо прыгал вокруг на одной ноге и клевал то колбаску, то кашу, то хлеб. Питомцы дяди Феди так привыкли друг к другу, что даже на водопой шли гуськом. Очень забавно было смотреть, как стояли они возле тазика и пили молоко или воду. Что налито в тазике, можно было сразу определить, глядя на сурчат: от воды они отходили, недовольно отряхивая лапки, зато молоко и сладкий разведённый кофе пили, жадно причмокивая. Мышка осторожно макала в молоко розовый язычок. А скворец, по прозвищу Долгоносик, не торопясь брал в клюв несколько капелек любой жидкости, поднимал клюв кверху и долго глотал, тряся длинной шеей.
И вот в эту тёплую, сжившуюся компанию вдруг попал Бишка.
Верный своим принципам, дядя Федя сказал:
— Пусть тоже из корыта ест! Места хватит. Потеснятся.
Конечно, пришлось потесниться; и хотя Бишка тоже был совсем маленький, всё же он был во много раз больше остальных обитателей дяди Фединой палатки.
Когда он стал на земляной пол и, тихонько ворча, огляделся, все старые жильцы просто замерли от удивления: что же это такое? Очень косматое и незнакомое?
