Колымский тоннель - [12]

— Ну да, — Краснов без веры усмехнулся. — Есть только один незыблемый общественный закон: законы создаются ради исключений.

— Ладно, — Такэси вежливо показал тоном нетерпение, — не будем отвлекаться на теорию. Давай верить друг другу, иначе ни о чем не успеем договориться. Идет?

Его тон был так тревожно-настойчив, что у Краснова пропало желание сохранять достоинство капитана госбезопасности. Пахло спасением шкуры — этот запах он знал уже десять лет, с тридцать восьмого, когда юным лейтенантом делал свои первые ошибки.

— Хорошо, — Краснов быстро кивнул, — веди игру.

— Для простоты, — предложил Такэси, — говорить будем только мы с тобой, а остальные будут подсказывать. Идет?

Все кивнули строго, Светлана — рассеянно, не отрываясь от окна.

— Сначала я расскажу о нас, — сказал Такэси. — Потом — ты о вас. Идет?

Краснов кивнул. Ему начинала нравиться хватка Кампая.

— Староверство у нас запрещено, — начал Такэси.

— Не пугай человека, — возразил Иван.

— Пугай, не пугай, — не согласился Такэси, — а все, что за рамками досуга, у нас практически вне закона. Вот у вас, Краснов, как со староверством?

— Было время, — сказал Краснов, — притесняли за веру. До самосожжений доходило. Сейчас староверов у нас в основном не трогают. Свобода совести. Хотя, конечно, есть запрещенные религии. Подпольные секты. Иеговисты, адвентисты…

— Да, у вас полегче, — позавидовал Такэси. — А у нас… Первый раз попадешься на староверстве — месяц без работы. Второй — три месяца! С третьего раза считают рецидивистом, дают целый год!

— Как это — без работы? — Краснов растерялся.

— А вот так, — Такэси говорил веско и горько. — Тесная одиночка, еда до отвала и больше — ни-че-го! Больше десятка упражнений не сделаешь, такая теснота. Притом садят в каком-нибудь оживленном месте, а окно с односторонней видимостью.

— Это как?

— Ты видишь, как люди работают, а они тебя — нет. За два месяца умом трогались, представляешь?

— Нет! — воскликнул Краснов с полной искренностью.

— Вот именно, — Такэси вздохнул. — Если попадемся, нас упекут на год, а вам для начала по месяцу дадут. Правда, приезжим дают полное одиночество и без окна. Чтобы лучше усваивались законы. А законы весь месяц талдычат по трансляции.

— Ну, законы мы и так выучим, — сказал Краснов. — А сажать-то нас не за что: мы в бога не верим.

— Погоди, погоди, — Такэси нахмурился, — бог при чем? За бога не посадят, веруй ты хоть в загробную жизнь, хоть в амулет, можешь даже в абсолютный ген… При чем тут вера?

— За что же тогда у вас староверов сажают? Не понял…

Некоторое время Такэси молчал, соображая. Молчали и остальные.

— Кажется, мы одно слово по-разному понимаем, — решил наконец Кампай. — Ты вкладываешь в староверство некий религиозный смысл… Объясни, пожалуйста.

— Староверы, — объяснил Краснов, — это православные христиане, только в обрядах у них кое-что по-другому и Священное Писание кое в чем толкуют…

— Понятно, — перебил Такэси. — У нас иначе. По-нашему, старовер — это любой человек, который уверен, что старые знания могут быть использованы производительно.

— А разве нет?

— В производительных отраслях — конечно, да, — согласился Такэси, — но ими староверство не занимается. Нам интересно, какая ВООБЩЕ была раньше культура. Что писали в книгах, какие были законы, обычаи… Вот то же название нашей Лабирии — откуда?

— Вы изучаете историю, — сказала Светлана, оторвавшись от окна. — У вас запрещена история?

— Гм, — Такэси смутился, его староверы потупились. — Прости, Светлана, мое замечание носит вынужденный характер… Это слово… гм… ну, "история"… оно у нас имеет… м-м-м, ну, неприличный оттенок, понимаешь?

— Короче, — Иван, краснея, решился, — если говорят, что человек рассказывает истории или занимается историями, это характеризует его с самой дурной стороны. Понимаешь?

Светлана широко раскрыла глаза. Потом сердито сощурилась.

— Не понимаю и понимать не хочу. Я имею диплом учителя истории общеобразовательной школы второй ступени! История — это, мальчики, наука, без которой человек…

К концу своей короткой речи она говорила все тише и печальнее и остановилась, не договорив.

— Вот так история, — пробормотал Краснов.

— Не выражайся при даме, — Светлана скорбно усмехнулась. И отвернулась к окну.

Вагон пролетал как раз над широкой рекой.

— Колыма, — сообщил Иван.

— А Дебин есть? — спросил Краснов. Он там бывал в одном лагере.

— Есть, — ответил Иван.

— А что это в воде? — Светлана угрюмо кивнула на длинные гирлянды поплавков, стоящие вдоль течения. — Рыбу ловят?

— Это электростанция, — живо сказал Иван. — Их везде полно. Эти, большие — для серьезной энергетики. А есть временные, переносные. Достал из сумки, бросил в ручей — брейся. Или — свет в палатке…

Река давно осталась позади. Вдоль идеально прямой трассы мелькали ближние сопки, плыли дальние, помахала длинными лопастями очередная стая ветряков.

Светлана молчала мрачно, и все по этому поводу поглядывали на Такэси. Постепенно даже Краснов, незаметно для себя, признал за ним право на решающий голос.

— Хозяйка, — сказал наконец Кампай, — ты не обижайся, если уже можешь.

Светлана коротко пожала плечами и не ответила.