Колымские рассказы. Стихотворения - [237]

Мак

Пальцами я отодвинул

Багровые лепестки,

Черное сердце вынул,

Сжал в ладоней тиски.

Вращаю мои ладони,

Как жесткие жернова,

И падают с тихим стоном

Капельками слова.

Мне старики шептали:

Горя людского знак

Этот цветок печали —

Русский кровавый мак.

Это моя эмблема —

Выбранный мною герб —

Личная моя тема

В тенях приречных верб…

* * *

Все плыть и плыть – и ждать порыва

Набравшей мужества волны.

Лететь, волне вцепившись в гриву

Иль видеть сны, глухие сны.

Где над землею раздраженно

Мигает, щурится гроза

И едкий дым мостов сожженных

Ей набивается в глаза.

* * *

Опять гроза. Какой еще Бетховен

Явиться должен нынче в небеса?

Каких еще трагических диковин

Сегодня ждут притихшие леса?

А в желтом небе жадно месит глину

Бродячий скульптор, видно, торопясь,

Спеша запомнить позу исполина,

Пока еще не рухнувшего в грязь.

Не стой, не стой сейчас со мною рядом,

Куда-нибудь под крышу отойди,

Пока тебя не исхлестало градом,

Под крышей – слышишь! – бурю пережди.

* * *

Безымянные герои,

Поднимаясь поутру,

Торопливо землю роют,

Застывая на ветру.

А чужая честь и доблесть,

В разноречье слов и дел,

Оккупировала область

Мемуаров и новелл.

Но новеллам тем не веря,

Их сюжетам и канве,

Бродит честь походкой зверя

По полуночной Москве…

* * *

Пусть в прижизненном изданье

Скалы, тучи и кусты

Дышат воздухом преданья

Героической тщеты.

Ведь не то что очень сильным —

Силы нет уже давно, —

Быть выносливым, двужильным

Мне на свете суждено.

Пить закатной пьяной браги

Розоватое питье,

Над желтеющей бумагой

Погружаться в забытье.

И разбуженный широким,

Пыльным солнечным лучом,

Я ночным нетрезвым строкам

Не доверюсь нипочем.

Я их утром в прорубь суну

И, когда заледеню,

По-шамански дуну, плюну,

Протяну навстречу дню.

Если солнце не расплавит

Ледяной такой рассказ,

Значит я и жить не вправе

И настал последний час.

* * *

Не солнце ли вишневое

На торосистый лед,

Как мука наша новая,

Назойливо встает.

Я в угол смел бумажное,

Ненужное хламье,

И в этом вижу важное

Признание мое.

* * *

Сразу видно, что не в Курске

Настигает нас зима.

Это – лиственниц даурских

Ветровая кутерьма.

Голый лес насквозь просвечен

Светом цвета янтаря.

Искалечен, изувечен

Желтым солнцем января.

Здесь деревьям надо виться,

Надо каждому стволу

Подниматься и ложиться,

Изгибаться вслед теплу.

Со своим обледенелым,

По колено вросшим в мох,

Изуродованным телом

Кто ж к весне добраться мог?

* * *

Куст породы стланиковой

Распластался на земле

И периною пуховой

Укрывается в тепле.

И среди мертвящей вьюги,

Взметов снежного песка

Пронесется запах юга,

Лета смутная тоска.

Он встает на отдаленный,

Еле слышный зов весны,

Ослепительно зеленый

Средь всеобщей белизны.

Ледяные рвет оковы

И усталым на ушко

Шепчет ласковое слово,

Что весна – недалеко.

* * *

Кому я письма посылаю,

Кто скажет: другу иль врагу?

Я этот адрес слишком знаю,

И не писать я не могу.

Что ругань? Что благоговенье?

И сколько связано узлов

Из не имеющих хожденья,

Из перетертых старых слов?

Ведь брань подчас тесней молитвы

Нас вяжет накрепко к тому,

Что нам понадобилось в битве —

Воображенью своему.

Тогда любой годится повод

И форма речи не важна,

Лишь бы строка была как провод

И страсть была бы в ней слышна.

* * *

А тополь так высок,

Что на сухой песок

Не упадет ни тени.

Иссохшая трава

К корням его прижалась.

Она едва жива

И вызывает жалость.

* * *

Осторожно и негромко

Говорит со мной поземка,

В ноги тычется снежок,

Чтобы я не верил тучам,

Чтобы в путь по горным кручам

Я отправиться не мог.

Позабывшая окошко,

Ближе к печке жмется кошка —

Предсказатель холодов.

Угадать, узнать погоду

Помогает лишь природа

Нам на множество ладов.

Глухари и куропатки

Разгадали все загадки,

Что подстроила зима.

Я ж искал свои решенья

В человечьем ощущенье

Кожи, нервов и ума.

Я считал себя надменно

Инструментом совершенным

Опознанья бытия.

И в скитаньях по распадкам

Доверял своим догадкам,

А зверью не верил я.

А теперь – на всякий случай —

Натащу побольше сучьев

И лучины наколю,

Потому что жаркой печи

Неразборчивые речи

Слушать вечером люблю.

Верю лишь лесному бреду:

Никуда я не поеду,

Никуда я не пойду.

Пусть укажут мне синицы

Верный путь за синей птицей

По торосистому льду.

* * *

Я нищий – может быть, и так.

Стихает птичий гам,

И кто-то солнце, как пятак,

Швырнул к моим ногам.

Шагну и солнце подниму,

Но только эту медь

В мою дорожную суму

Мне спрятать не суметь…

Светит солнце еле-еле,

Зацепилось за забор,

В перламутровой метели

Пробиваясь из-за гор.

И метель не может блеска

Золотого погасить,

И не может ветер резкий

Разорвать метели нить.

Но не то метель ночная:

Черный лес и черный снег.

В ней судьба твоя иная,

Безрассудный человек.

В двух шагах умрешь от дома,

Опрокинутый в сугроб,

В мире, вовсе незнакомом,

Без дорожек и без троп.

* * *

Не в картах правда, а в стихах

Про старое и новое.

Гадаю с рифмами в руках

На короля трефового,

Но не забуду я о том,

Что дальними дорогами

Ходил и я в казенный дом

За горными отрогами.

Слова ложатся на столе

В магической случайности,

И все, что вижу я во мгле,

Полно необычайности.

Хрусталь

Хрупка хрустальная посуда —

Узорный рыцарский бокал,

Что, извлеченный из-под спуда,

Резьбой старинной заблистал.

Стекло звенит от колыханья,

Его волнуют пустяки:

То учащенное дыханье,

То неуверенность руки.

Весь мир от шепота до грома

Хотел бы высказаться в нем,