Колымская повесть - [24]

Баба Мамма — единственная женщина в нашем стойбище. Правда, есть еще жена у бригадира Коли, но она почти все время гостит в поселке, приезжая в стойбище только с наступлением тепла, да и то ненадолго. К тому же, сейчас у нее маленький ребенок и вывозить его в тайгу врачи не разрешают. Раньше здесь жила еще бабушка Веем, потом умерла. Ничем не болела, ни на что не жаловалась, сварила ужин, надела новую кухлянку, попрощалась со всеми и умерла. Толик говорит, все случилось так, потому что за ней «ходил медведь».

Чем бабушка Веем обидела хозяина тайги — не знает никто. Но о том, что ОН на нее очень сердит, знало все стойбище. Как-то дед Кямиевча вдвоем с бригадиром Колей возвратились к недавно оставленной стоянке, посмотреть, не прибились ли туда отставшие от стада олени, и увидели: в том месте, где раньше была яранга бабушки Веем, медведь содрал мох до самых камней. Потом этот медведь подкрался к стойбищу, залез в ярангу и все бабушкины вещи выбросил в тундру. Ничьих не тронул, а бабушкины порвал и выбросил.

— Мы ей об этом никогда не говорили, — рассказывал Толик. — Просто всё, что он порвал, сожгли, а бабушке Веем сказали, что я ремонтировал в яранге бензопилу, случайно залил бензином ее постель и пришлось сжечь. Она все равно обо всем догадалась, долго ходила грустная, потом легла и умерла.

Толик на минуту задумался, побарабанил пальцами по коленке, затем перевел взгляд на фотографию бабушки Веем.

— Мы с Абрамом ей яму копали. Глубокая! На дне стоишь, и пальцы вот сколько до верха не доставали. Все равно ОН могилу разрыл, гроб разломал, а ее утащил до самого распадка. Там немного скушал, остальное даже закапывать не стал. Так бросил. Мы потом два раза на ней оленя раскалывали. Понимаешь, приведем оленя к тому месту, где бабушка Веем лежит, разрежем его вот так по животу и накроем им бабушку. Все равно звери оленя съедят, а бабушку Веем кушать не желают. Потом, однако, съели.

— А почему вы ее снова не похоронили? Толик удивленно смотрит на меня:

— Разве так можно? Я же говорю, ОН ее из ямы вытащил. Если ОН чего-нибудь лапой коснется — трогать ни за что нельзя. ОН потом обязательно мстить будет. Сколько раз уже так было. ОН и бабушке Веем мстил. Только никто не знает за что. Может, она на ЕГО след наступила или сказала о НЕМ что-то нехорошее. ОН, хотя и далеко живет, все равно хорошо слышит и знает…

Рассказывал Толик совершенно серьезно, как о самом обыкновенном случае из своей жизни. Случай, конечно, не такой и обыденный, но ничего сверхъестественного ни он, ни другие пастухи здесь не видят. В тундре случается и не такое.

— Вот это да! — мысленно охнул я, вспомнив, как советовал бабе Мамме, отнести конфеты на могилу бабушки Веем. Ей, мол, будет очень приятно. Могила-то пустая и, по всей видимости, после того, как в ней похозяйничал медведь, ее даже не зарыли…

Мы с Толиком сразу подружились. Он, лишь увидел мои валенки, которые я пристроил сушиться возле печки, завертел головой так, словно у него вдруг заныли все зубы, сбегал в свою ярангу и притащил новехонькие торбаса. Положил в них стельки из травы-нубы и потребовал примерить. Пастушья обувка пришлась мне впору, я не торопился ее снимать, хотя в яранге не принято сидеть обутым. Из-под приподнятого полога тянуло холодом и, если ты в одних носках, ноги все время мерзнут. В торбасах — совсем другое дело.

Я надарил Толику всевозможных лесок, блесен, крючков и даже электронную удочку. Летом был в Москве, обошел все рыболовные магазины, но ничего путевого не нашел. Когда собирался уезжать, заглянул в универмаг возле «Трех Вокзалов», там ко мне подошел очень тихий и стеснительный парнишка и тайком предложил все: от импортных лесок до телескопических и электронных удочек. Я запасся лет на десять.

Толик обрадовался подаркам, и мы решили завтра же сходить к скалам на рыбалку. Блесны он сразу же передарил бабе Мамме. Нет, наша хозяйка не собиралась рыбачить. Просто импортные блесны до того ярки и привлекательны, что лучшего украшения ее кукашке не придумать. Рыбу же, по мнению Толика, лучше ловить на «нанайку» — большую свинцовую мормышку с впаянным в нее кусочком меди. Мои блесны сверкают так ярко, что могут запросто не только напугать, а сделать заикой самого смелого хариуса. Между тем от стада возвратились бригадир Коля и два пастуха: Элит и Абрам. Элит уже в годах, но все равно крепкий, поджарый и вообще какой-то основательный. Плохо лишь, что слишком сердитый. Он сразу же успел отругать собаку за то, что подвернулась под ноги; бригадира Колю, потому что тот слушается директора совхоза, а не опытных оленеводов; наконец, придрался к деду Кямиевче: мол, с какой стати променял жирного чалыма на пять бутылок водки? Этим летунам хватило бы и тощего мулхана.

Но свою порцию водки Элит выпил до последней капли без всяких уговоров и даже ревниво заглянул, сколько налили в соседнюю кружку? На меня Элит тоже посмотрел оценивающее, словно я нанимался к нему в работники, и только сообщение бабы Маммы о том, что я уже успел добыть жирного зайца и поймать целое ведро хариусов, как-то примирили его с моим присутствием.