Колыбельная для брата - [44]

– Мама, отпустишь? А то мы давно всей командой не собирались.

Он знал, что мама отпустит. Тем более что у отца выходной, есть кому повозиться с Антошкой.

Мама сказала:

– Ты бы почистил ботинки, мореплаватель. И форму заодно. Взрослый парень, а следить за собой не научишься. Выглядишь как разбойник.

Кирилл возразил:

– Нет, я симпатично выгляжу. Мне вчера сказали, что я на Тиля Уленшпигеля похож. Тебе не кажется?

Мама сказала, что Кирилл похож на косматое пугало, и спросила, куда он отправляется так рано, если нет первых двух уроков.

– Я к одному мальчику зайду, к Петьке Чиркову…

Короткий путь на улицу Грибоедова лежал мимо гаражей. И там, на бетонных плитах, опять в окружении свиты возлежал Дыба.

"Когда он учится? – подумал Кирилл. – Он же всем рассказывал, что в техникум поступил…"

Дыба тоже увидел Кирилла и неторопливо встал. Кирилл не замедлил и не ускорил шагов, хотя, по правде говоря, стало слегка неуютно. Дыба пошел навстречу. Он двигался небрежной походкой мексиканского танцора, упираясь растопыренными пальцами в бедра. На его пятиугольной физиономии была добродушная, даже дружелюбная ухмылка.

– Привет, Кирюха. Не бойся.

– Похоже, что я боюсь? – спросил Кирилл, и проснувшаяся злость пригасила страх.

– Ты человек смелый, – великодушно согласился Дыба и оглянулся на компанию. Димка Обух, Козочка и двое незнакомых парней лет четырнадцати выжидательно смотрели на предводителя и с нехорошими улыбками – на Кирилла.

– Как насчет маечки? Не надумал?

– Не надумал, – ответил Кирилл, ощущая холодок в груди. – Лучше отдай эти деньги Чирку. Сколько рублей ты с него натряс?

У Дыбы на секунду приоткрылся рот. Улыбка сошла. Но он тут же сделал вид, что ничуть не удивлен. Укоризненно покачал головой. Спросил:

– Ты дурак? Это выступление как понимать? Случайность или на принцип пошел?

– Не случайность, – сказал Кирилл.

– Ясно, – с пониманием проговорил Дыба, и в голосе его даже проскользнуло уважение. – Кодлу заимел?

Кирилл коротко засмеялся:

– А говоришь, что я дурак! Сам ты дурак. Ты думал, что тебя всю жизнь будут бояться?

Дыба зевнул, наклонил голову, осмотрел Кирилла от ботинок до макушки. Изобразил на лице жалость и сочувствие.

– Хороший ты пацан, – медленно сказал он. – Никогда тебя не трогали, обрати внимание. Но будешь выступать, смотри – маме с папой жаловаться бесполезно. Не помогут.

– Если надо, то помогут, – сказал Кирилл. – Но и без них есть кому с тобой поговорить.

Дыба вдруг резко вскинул руку и затем с улыбочкой пригладил волосы. Это был старый-старый трюк: взять противника на испуг.

Кирилл не дрогнул. По правде говоря, он просто не успел среагировать, но это оказалось к лучшему. Он спокойно стоял и смотрел, как Дыба с глупым видом гладит голову.

– А если бы я был нервный? Мог бы ведь испугаться и врезать, – сказал Кирилл, удивляясь собственному нахальству. – У меня, конечно, весовая категория в два раза меньше, ты вон какой. Но с испугу-то я мог…

Дыба опять заулыбался и… вдруг протянул руку. Это был истинно королевский жест – сдержанный, но исполненный великодушия.

– Кирилл, ты мне нравишься, я таких уважаю. Между нами ничего не было. Давай жить, чтобы друг другу не мешать.

Кирилл посмотрел на его широкую пятерню, украшенную дешевым перстнем. Потом на его лицо.

– Не забудь насчет Чирка, – сказал он. – Будь здоров.

Он обошел Дыбу и двинулся к проходу в переулок.

– Стой, – негромко произнес Дыба.

Кирилл оглянулся. Лицо Дыбы сейчас было совсем не такое, как несколько секунд назад. Ухмылочка стала кривой и болезненной, будто Дыба неосторожно коснулся языком больного зуба. А глаза смотрели стеклянно, как у куклы. "Наверно, нарочно тренирует такой взгляд", – подумал Кирилл.

– Ну, чего? – спросил он.

Дыба, вильнув поясницей, сделал к нему шаг.

– Я два раза в любви не объясняюсь, – сказал он и сплюнул. – Поимей в виду, крошка: не всегда на улице светло и не везде кругом окна.

Кирилл кивнул:

– Поимею. А ты насчет Чирка все же подумай.

Дыба хмыкнул, повернулся и зашагал прочь, не взглянув больше на Кирилла. Через несколько шагов обернулся и крикнул своей компании:

– В час двадцать у "Экрана". Вовку прихватите, пускай привыкает головастик.

Кирилл пошел своей дорогой. Он понимал, что оглядываться нельзя, хотя могли догнать, ударить сзади. Могли бросить кирпичом. Все могли. И Кирилл шел, ощущая мелкое противное дрожание в мускулах. Но не оглянулся. Оглянуться – значит проиграть. А пока была ничья…

Минут через двадцать он был в доме у Чирка. Постучал в обитую клеенкой дверь. Долго не открывали. В сенях пахло квашеной капустой – видимо, от кадушки в углу. Гудела большая зеленая муха. Это гудение вызывало непонятную досаду и беспокойство. И когда за дверью послышались шаги, Кирилл уже почти знал, что случилось что-то нехорошее.

Открыла дверь низенькая женщина в косынке и очень просторном халате. У нее было усталое и озабоченное лицо. Она не удивилась, увидев Кирилла.

– Здрасте. А Чи… Петя дома? – сбивчиво спросил Кирилл.

Она кивнула. Потом сказала усталым полушепотом:

– Проходи… Заболел Петенька.

"Так и есть", – с тоской подумал Кирилл и вопросительно посмотрел на Петькину маму: "Может, к нему нельзя?"