– А почему никому не сказал? – спросил Кирилл.
– Кому?
– Ну… дома.
– А дома кто? Мать да бабка. Драться они, что ли, с Дыбой пойдут? Матери вообще нервничать нельзя…
– Как всегда, – себе под нос проворчала Женька. – "Маме нельзя расстраиваться, у нее больное сердце…" – А о чем думал, когда в карман лез?
– Думал, что не поймают! – зло сказал Чирок. – Ну, пошли, чего стоим.
– Подожди, – попросил Кирилл. Зачем надо подождать, он сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: "Сдавайся, Петенька". Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы наплести кучу историй и отпереться намертво. Разве олимпийский рубль – доказательство?
– Одного я не пойму, – вдруг заговорила Женька. – Стащить кошелек – это… это… ну, это ясно, что. А зачем потом в воду кидать? Просто ненормальность какая-то.
– Походи с чужим кошельком за пазухой – поймешь, – сумрачно сказал Чирок.
Кирилл не знал, поняла ли Женька, а он понял, как жег Чирка спрятанный под майку кошелек. Как Чирку казалось, что все провожают его подозрительными взглядами. Как хотелось поскорее исчезнуть из школы и навсегда избавиться от своего страха. Чтобы казалось, будто ничего не было! Концы в воду!
– Говорил, маму нельзя расстраивать, а сам еще прибавил расстройства, – назидательно сказала Женька. – Ей теперь расплачиваться придется.
– Сам расплачусь, – неожиданно ответил Чирок.
– Как это? – удивилась она.
– Велосипед продам. У меня его давно просят. Как раз за сорок рублей.
– А в кошельке сорок было? – спросил Кирилл.
– Наверно. Я же не смотрел, рубль взял – и все. Ева говорила – сорок. Стипендия…
– Ты думаешь, за твой велосипед сорок рублей дадут? – с сомнением спросила Женька.
Чирок кивнул:
– Дадут. Он с виду потрепанный, а ход знаешь какой!
"Знаем, – подумал Кирилл. – Едва догнали". И вдруг почувствовал, что все опять не так. Странно. Но уже по-другому странно: ведь Чирок – вор, и они его поймали, но вот идет между ними нормальный разговор. Словно Чирок не с конвоирами разговаривает, а с приятелями делится заботой. А может, с ним раньше вообще никто не разговаривал как с товарищем?
– Зачем ты от нас убегал? – спросил Кирилл.
Чирок пожал плечами.
– Ну… я почему-то догадался.
– А чего бежать-то? Куда денешься?
– Я просто от дома. Чтобы не при маме…
– Все равно узнает, – с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила:
– А что, у мамы правда больное сердце?
Чирок по очереди взглянул на нее и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии.
– Да нет, – проговорил он. – Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать, у нее ребенок будет…
Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твердо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:
– Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твое дело.
– Ну… и что? – недоверчиво спросил Чирок.
– Ну и все, – жестко сказал Кирилл. – И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.
Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение "просветлело лицо". Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и все же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.
– И вы по правде… никому?
– Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? – ответил Кирилл. – Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймешь.
– Я… – сказал Чирок. – Я… ладно.
– Но дома-то спросят, зачем продал велосипед, – подала здравую мысль Женька.
Чирок торопливо замотал головой.
– Ничего не узнают. Тот парень, который просит продать, далеко живет. А дома скажу, что велосипед угнали. Все время угоняют. У Дыбиных парней сколько угонов на счету… А мама даже рада будет: она боится, что я на велике шею сломаю.
И Чирок первый раз улыбнулся – виновато, нерешительно, с просьбой не лишать его чуда. Но вдруг помрачнел. Сказал Кириллу:
– А тебя опять начнут трясти, будто ты виноват.
– Что? – удивился Кирилл. И проговорил искренне: – Ну, вот это меня волнует, как прошлогодний снег.
– Все равно никто не верит, – с удовольствием разъяснила Женька. – И папа его не поверил. – Она увидела удивленное лицо Кирилла и сообщила: – Ты не знаешь, а я слышала, как твой папа с Евой Петровной разговаривал. Он сказал, что это бред.
Кирилл улыбнулся:
– Это у него любимое выражение.
Потом он осторожно взял Чирка за острый локоть, подержал.
– Ладно, Петька, живи спокойно, – сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные еще, но уже благодарные глаза.
– Живи спокойно, – повторил Кирилл и подумал: "Если сможешь". – Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай все сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь.
– Я сделаю, – шепотом сказал Чирок и глаз не опустил. – Честное слово.
Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зеленого павиана Джимми.
