Колыбельная для брата - [27]

– А почему никому не сказал? – спросил Кирилл.

– Кому?

– Ну… дома.

– А дома кто? Мать да бабка. Драться они, что ли, с Дыбой пойдут? Матери вообще нервничать нельзя…

– Как всегда, – себе под нос проворчала Женька. – "Маме нельзя расстраиваться, у нее больное сердце…" – А о чем думал, когда в карман лез?

– Думал, что не поймают! – зло сказал Чирок. – Ну, пошли, чего стоим.

– Подожди, – попросил Кирилл. Зачем надо подождать, он сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: "Сдавайся, Петенька". Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы наплести кучу историй и отпереться намертво. Разве олимпийский рубль – доказательство?

– Одного я не пойму, – вдруг заговорила Женька. – Стащить кошелек – это… это… ну, это ясно, что. А зачем потом в воду кидать? Просто ненормальность какая-то.

– Походи с чужим кошельком за пазухой – поймешь, – сумрачно сказал Чирок.

Кирилл не знал, поняла ли Женька, а он понял, как жег Чирка спрятанный под майку кошелек. Как Чирку казалось, что все провожают его подозрительными взглядами. Как хотелось поскорее исчезнуть из школы и навсегда избавиться от своего страха. Чтобы казалось, будто ничего не было! Концы в воду!

– Говорил, маму нельзя расстраивать, а сам еще прибавил расстройства, – назидательно сказала Женька. – Ей теперь расплачиваться придется.

– Сам расплачусь, – неожиданно ответил Чирок.

– Как это? – удивилась она.

– Велосипед продам. У меня его давно просят. Как раз за сорок рублей.

– А в кошельке сорок было? – спросил Кирилл.

– Наверно. Я же не смотрел, рубль взял – и все. Ева говорила – сорок. Стипендия…

– Ты думаешь, за твой велосипед сорок рублей дадут? – с сомнением спросила Женька.

Чирок кивнул:

– Дадут. Он с виду потрепанный, а ход знаешь какой!

"Знаем, – подумал Кирилл. – Едва догнали". И вдруг почувствовал, что все опять не так. Странно. Но уже по-другому странно: ведь Чирок – вор, и они его поймали, но вот идет между ними нормальный разговор. Словно Чирок не с конвоирами разговаривает, а с приятелями делится заботой. А может, с ним раньше вообще никто не разговаривал как с товарищем?

– Зачем ты от нас убегал? – спросил Кирилл.

Чирок пожал плечами.

– Ну… я почему-то догадался.

– А чего бежать-то? Куда денешься?

– Я просто от дома. Чтобы не при маме…

– Все равно узнает, – с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила:

– А что, у мамы правда больное сердце?

Чирок по очереди взглянул на нее и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии.

– Да нет, – проговорил он. – Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать, у нее ребенок будет…

Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твердо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:

– Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твое дело.

– Ну… и что? – недоверчиво спросил Чирок.

– Ну и все, – жестко сказал Кирилл. – И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.

Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение "просветлело лицо". Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и все же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.

– И вы по правде… никому?

– Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? – ответил Кирилл. – Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймешь.

– Я… – сказал Чирок. – Я… ладно.

– Но дома-то спросят, зачем продал велосипед, – подала здравую мысль Женька.

Чирок торопливо замотал головой.

– Ничего не узнают. Тот парень, который просит продать, далеко живет. А дома скажу, что велосипед угнали. Все время угоняют. У Дыбиных парней сколько угонов на счету… А мама даже рада будет: она боится, что я на велике шею сломаю.

И Чирок первый раз улыбнулся – виновато, нерешительно, с просьбой не лишать его чуда. Но вдруг помрачнел. Сказал Кириллу:

– А тебя опять начнут трясти, будто ты виноват.

– Что? – удивился Кирилл. И проговорил искренне: – Ну, вот это меня волнует, как прошлогодний снег.

– Все равно никто не верит, – с удовольствием разъяснила Женька. – И папа его не поверил. – Она увидела удивленное лицо Кирилла и сообщила: – Ты не знаешь, а я слышала, как твой папа с Евой Петровной разговаривал. Он сказал, что это бред.

Кирилл улыбнулся:

– Это у него любимое выражение.

Потом он осторожно взял Чирка за острый локоть, подержал.

– Ладно, Петька, живи спокойно, – сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные еще, но уже благодарные глаза.

– Живи спокойно, – повторил Кирилл и подумал: "Если сможешь". – Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай все сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь.

– Я сделаю, – шепотом сказал Чирок и глаз не опустил. – Честное слово.

Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зеленого павиана Джимми.