Колыбель ветров - [72]

в Калифорнии. Партии мужчин и подростков на сотнях кожаных байдар совершали разведывательные поездки в поисках пушного зверя. За эти услуги русские пушные компании давали охотникам продукты, одежду и вообще учили алеутов жить по-новому.

Русские священники принесли местным жителям новую религию, а также письменность, изобретенную отцом Вениаминовым [45] в 1826 году. Алеуты ухватились за дары этих белых людей, казавшихся добрее всех, с кем им приходилось сталкиваться до сих пор. Постепенно новое религиозное учение вошло в быт алеутов, вытесняя песни, мифы и легенды о смелых подвигах вождей и охотников [46].

К сожалению, священники, неправильно истолковав языческие обряды алеутов, налагали на них запреты. Алеуты смиренно восприняли православное учение, в том числе и все его запреты. Они отказались от множества вековых традиций и в своем усердии отбросили не только то, что было противно церкви, но также и много хорошего и ценного, обеспечивавшего им здоровье и благополучие.

В 1867 году Аляску купили Соединенные Штаты. Трудно предположить, чтобы алеутам было понятно это событие. В последующие десятилетия им пришлось стать невольными свидетелями возврата к хищничеству и эксплуатации. Если Россия настойчиво стремилась к охране пушного зверя, то Америка мало заботилась о своих новых владениях и сразу же передоверила их браконьерам и биржевым дельцам. Алеуты вновь оказались между молотом и наковальней, что угрожало самому их существованию.

Когда над котиками, поголовье которых было постепенно восстановлено русскими, снова нависла угроза истребления, наше правительство с опозданием ввело особые правила [47]. И только тогда американцы обратили внимание на самих алеутов. На острова нагрянули администраторы и учителя. Но все они почти без исключения не понимали того, что в этой бренной жизни алеутам больше всего необходима твердая вера и определенность. А из их жизни пытались вытравить остатки влияния русских. Им вменяли в обязанность изучать английский язык, глумились над их обычаями, старались перестроить весь экономический уклад жизни. В тех же случаях, когда алеуты не принимали сразу все перемены, их упрекали в неблагодарности.

Отныне что бы ни предпринимали американцы, алеуту это представлялось посягательством на его личность, гонением на родной язык и веру. Его ответом было усиленное обращение к религии русских, и самое преподавание английского языка в алеутских школах он рассматривал как стремление отвратить от православной веры. Он относился ко всем американцам с недоверием и не преодолел этого чувства и по сей день.

В то время как американские патрули редко утруждали себя длительными остановками в алеутских деревнях, русские и японские суда были в них частыми гостями. По-видимому, русские корабли вызывали у старейших алеутов приступы тоски по родине, зато к визитам японцев они относились с опаской.

Алеуты с Атхи и Никольского замечали японские "рыболовные" суда, бороздившие прибрежные воды.

— Они не рыбу ловят, — рассказывал старик алеут, — а забрасывают линь, и как только он коснется дна, отплывают на другое место.

Майк Ходиков, прозорливый старик — староста деревни, раскинувшейся на крайнем западе Атту, просил американские власти заняться расследованием, предупреждая о намерении японцев захватить его остров вместе с жителями.

В июне 1942 года предсказание Майка сбылось. Японцы подвергли бомбардировке Датч-Харбор и Атту. День спустя, воспользовавшись туманом, они пробрались на Атту и убили белого учителя С. Фостера Джонса, попытавшегося передать о высадке японцев по телеграфу. Жена Джонса и все аттуанцы были вывезены в Японию. Что же сталось с Майком? Майк Ходиков, как и все его родственники, за исключением двух человек, умерли в концлагере.

После вторжения японцев на Атту американцы поспешно эвакуировали алеутов, а на Атхе даже сожгли их дома и церковь, чтобы они не достались японцам. Люди были вывезены в эвакопункты юго-восточной Аляски в одном носильном платье. Здесь, среди индейцев, которые еще немногим более столетия тому назад являлись заклятыми врагами алеутов, им приходилось ловить рыбу и работать на консервных заводах. Их дети в молчаливом, благоговейном трепете взирали на огромные леса — ведь за всю жизнь им не приходилось встречать ни единого деревца. Алеуты столкнулись с новыми людьми и увидели много необычного. Кое-кто из них даже побывал в Штатах.

И все же, когда в 1945 году алеутам объявили, что желающие могут возвратиться в безлесные, не защищенные от ветра и пропитанные туманом острова Берингова моря, их радость не имела границ. Для белых чиновников это было непостижимо, так как они не понимали одного: какого бы мнения ни были американские солдаты об Алеутских островах, для алеутов они были родиной.

ГЛАВА XXIV

Правительственные учителя отказывались понимать, как это мы можем чему-либо учиться у алеутов. Для них алеуты являлись "туземцами", людьми отсталыми и никчемными. Кэрри Дирингер была о них столь низкого мнения, что у меня невольно вырвался вопрос, почему же она остается в Никольском:

— Знаете, мы с мужем, конечно, не оставались бы тут и одного дня, если бы приходилось сталкиваться только со старшим поколением туземцев, ответила она с сердцем. — Мы уложили бы чемоданы и только бы нас и видели. Пускай себе пьянствуют и делают что хотят. Но здесь живут дети, о которых нельзя не подумать. Быть может, удастся спасти хотя бы их — обучить и вызволить из деревни до того, как они пойдут по стопам своих родителей. Это для них единственный выход. Верно, Джордж?