Колыбель в клюве аиста - [87]
― Дичь... дичь... поставим... поставим... ― твердил старичок.
Жунковская-старшая бросила короткую реплику, с солью из двух слов ― "колоратурное сопрано". И обрадовалась тому, как мягко и естественно произнеслась фраза.
― Но с дичью, заметим, ― сказал носатый, не сдаваясь и соглашаясь.
― Так ведь мы из Приозерья, ― сказала она. ― Где взяться музыкальной грамоте в глуши?
― Поставим... Поставим... Было бы желание и усердие.
― Есть усердие, есть, говорю, ― сказала Жунковская-старшая твердо и горячо, не замечая, как в течение ничтожно малого времени она одолела несколько состояний в себе, как противление решению Виолетты преобразовалось в противоположное. Вдохновленная доброжелательностью носатого человека, не исключено, выдающегося, она не заметила проскользнувшую зависть к Виолетте, зависть, равносильную капитуляции. Она в конце концов как бы нечаянно обронила фразу о том, что колоратурное сопрано у них, Жунковских, вроде фамильной печати, потому что она, Жунковская-старшая, если, конечно, не ошибается, обладательница колоратурного сопрано. Ей почудилось на миг, что носатый, услышав о сходстве голосов, вздрогнул, нетерпеливо прошелся узловатыми пальцами по клавишам рояля, взглянул таинственно на гостью. Жунковская-старшая даже успела загадать: предложит старичок ей спеть или нет? Если предложит, согласиться? И что спеть? Может быть, "Прощальную": "Иди, родимый мой, иди. Суровый враг принес разлуку. Враг бешеный на нас пошел войной. Иди, любимый мой..."? Когда-то она эту песню с потрясающим успехом пела на клубной сцене. Но старичок, будто застеснявшись, произнес неопределенное: "Превосходно... превосходно..." И был так мил, что она, Жунковская-старшая, приведись, доверила бы ему судьбу не только своей сестры, но и свою собственную, притом в лучшей упаковке. Встреча с деятелем музыкального искусства убила страхи. Жунковская-старшая возвращалась окрыленной. Виолетта ― она стояла внизу, в вестибюле, ― едва взглянув на сестру, поняла удачу.
― В порядке? ― просияла она.
"Идем, идем" Жунковской-старшей прозвучало, как ликующее: "Да! Да! Конечно! Конечно!"
Она окликнула пацана ― тот стоял под окном и слушал рулады местного тенора, конечно, не такого замечательного, как Лемешев, Козловский, чье пение слышал он по радио, не такого прекрасного, как Ян Капура, Карузо, Джилли, которых он видел и слышал в трофейных фильмах с субтитрами...
Потом Жунковская-старшая внимательно ознакомилась с комнатой, в которую Виолетту определил Абдыкадыр ― сам Абдыкадыр в начале встречи и беседы с руководителем хора неожиданно вышел из памяти Жунковской-старшей. Она ощупала матрацы ― они показались невероятно тонкими, поговорила бегло с будущей соседкой по кровати, певичкой из хора ― в составе его месяц-другой спустя предстояло петь и Виолетте...
Ровно за час до отхода поезда Жунковская-старшая, посоветовавшись с мужем, сбегала в сберкассу, вложила на Виолеттино имя половину семейного бюджета, оставила ей свою шерстяную кофту, отрез крепдешина, приобретенный для себя в первый день пребывания их в городе, флакон духов "Кармен", поразмыслив, извлекла из чемодана коврик с изображением оленей на фоне озера и зелени гор, подушечку с красивой собственноручной вышивкой. Коврик, подушечка, отрез легли в большую трофейную кожаную сумку с десятками металлических заклепок, ремешков и карманчиков, туда же легла банка вишневого варенья, чайник и симпатичная ваза на лапчатых ножках из настоящего хрусталя ― семейная реликвия, доставшаяся по наследству: Жунковские-предки, горожане, знали в хрустале толк. Будь то в ее, Жунковской-старшей, силах, в сумку или чемодан с Виолеттиными вещами припаяла бы она навечно небольшую крохотную шкатулочку со своим оком, чтобы не терять сестричку из поля зрения, вкупе со своим сердцем, чтобы в победах и неудачах быть рядом, малость своего слуха, чтобы пение Виолетты было постоянно на слуху, ~ словом, будь ее, Жунковской-старшей, воля, она распочковалась бы и несколько маленьких "я" оставила Виолетте...
Отовсюду сыпались советы, наставления: приобрести зимнее пальто, беречь себя, голос, почаще писать и т. д. и т. п. То есть, делалось все, что полагалось делать в таких случаях, но затем, когда поезд тронулся, а Виолетта махнула на прощание рукой, Жунковская-старшая вдруг спохватилась: ведь собиралась поговорить с Виолеттой об Абдыкадыре ― кто он, этот Абдыкадыр? В самом деле, тот ли он, кем представляется? Чем объяснить его активность? А что, если балерон и все прочее ― всего-навсего маска, под которой упрятана нехорошая суть? А что, если вдруг Абдыкадыр ― прелюбодей, каких свет не видывал? Жунковскую охватил ужас. Она в порыве встала на плацкарту, в окно прокричала невнятное, сбивчивое, но поезд был уже на ходу ~ Виолетта с ридикюлем в руках, пузатой с десятками тесемок трофейной сумкой у ног отступала все дальше и дальше. Виолетта приложила к уху ладонь, а затем качнула из стороны в сторону рукой, показывая, что между ними, сестрами, возникла невидимая стена, безжалостно отбрасывающая от себя в обе стороны звуки. Поезд мчался по границе вечного и преходящего, и Жунковской-старшей казалось, что в том месте, где стояла Виолетта, вечное, справа, и преходящее, эфемерное, слева, сорвавшись откуда-то, сталкивались между собой, подгребая под себя строение вокзала, перрон с провожающими людьми, наконец, Виолетту с ридикюлем и сумкой, беззащитную, одинокую...
Книга дает возможность ощутить художественный образ средневекового Мавераннарха (середина XV в.); вместе с тем это — своеобразное авторское видение молодых лет создателя империи Тимуридов, полных напряженной борьбы за власть, а подчас просто за выживание — о Тимуре сыне Торгая, известного в мировой истории великого государственного деятеля и полководца эмира Тимура — Тамерлана.
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.