Колыбель в клюве аиста - [67]

В наставлениях, в этих "смелей к жаровням и котлам!" и "... не бросайтесь изобретать вечный двигатель!.." ощущалось различие в натуре этих людей. Мой руководитель любил шутить, но в шутках его часто угадывались намек и адрес. Шефу же, казалось, юмор был противопоказан. В тех случаях, когда он все же шутил, на лице его, у уголков рта, появлялось подобие улыбки, хотя глаза при этом оставались холодными.

Меня, признаться, покоробили слова руководителя обо мне: я ничем не занимался?! На протяжении полугода я только и делал то, что "пахал" от звонка до звонка; копировал, делал выписки, возился днями, неделями с микроскопом, составлял таблицы и графики, занимался библиографией, бегал в мастерские и другие лаборатории за результатами анализов, в подвалах института занимался с коллекциями образцов горных пород и минералов, ворочая тяжелыми ящиками, часто в пожарном порядке до полуночи приходилось корпеть над каким-нибудь заданием... А работа по программе кандидатского минимума! Подготовка к ежесубботним пятиминуткам!

Услышав об "аде", я машинально, по-глупому вставил что-то о рае.

― Этого не будет! ― отрезал шеф. ― О рае забудьте, ― он повернулся к руководителю лаборатории, давая понять, что тема о потустороннем, нематериальном, исчерпана.

― Уловил, на что намекал шеф, говоря о котлах ада? ― интересовались коллеги. ― В своей концепции он решающую роль отводит глубинным процессам. В основном литосферны, под воздействием радиоактивного тепла все плавится, вызывая движение земной коры: поднятие и опускание таким образом определяются демоническими силами адских жаровен...

Хотел шеф того или нет, наставления его содержали и другой смысл. В первые же месяцы моей работы на одном из заседаний предварительно обсуждались две кандидатские диссертации. Страсти бушевали допоздна. Итого? Одна диссертация начисто отвергнута (в памяти ― соискатель, немолодой мужчина, тщетно пытающийся скрыть потрясение); вторую предложено существенно доработать ― счастливчик-диссертант не скрывал удовлетворения, улыбался. Было отчего: человек "живым" вышел из котла "проблемки"...

Об улыбке...

Однажды я увидел шефа по-настоящему улыбающимся. Речь зашла о снаряжении экспедиционного отряда для внеплановых срочных исследований. Такие отряды, окрещенные "десантами", действительно напоминали десант: снаряжалась экспедиция из-за необходимости проверить какое-либо спорное звено в концепции, направлялась она в "горячую точку" ― территорию, где особенно остро сталкивались интересы противостоящих школ: в отряд подбирались ребята из контролируемых шефом лабораторий, с отрядом выезжал сам шеф, что подчеркивало неординарность предприятия. Такие вылазки всегда увязывались с всеохватной темой нашей "проблемки"... Так вот, в хорошее настроение шефа привело упоминание о десанте.

― Десант? Это что за зверь? ― хмуро поинтересовался он.

Завлаб наклонился к нему, что-то сказал, и тогда шеф, не в силах скрыть удовлетворение, вскинул голову с тяжелым подбородком, улыбнулся широко, гордо...

― Десант, ― потряс он головой, продолжая улыбаться, ― горазда голь на выдумки...

И в огромной комнате, заставленной книгами, рукописями, чертежами, картами, биноклями, микроскопами, обрывками бумаг, образцами горных пород, минералов, колбами и еще какими-то склянками ― так вот, по огромной комнате будто прокатилось безмолвным эхом: десант, десант, десант. В лаборатории, где все подчинено идеям шефа, где противоречащему его концепциям наложено табу, ― в этом действительно адовом котле геологических страстей работалось нелегко. При желании можно было подобрать службу и поспокойнее, но представься выбор, я, не задумываясь, отдал бы тогда предпочтение "проблемке"...

В одном десанте привелось участвовать и мне: был он высажен на стыке двух грандиозных геологических систем. Как негр, таскал в рюкзаках камни, занимался их систематикой, делал зарисовки горных выработок, готовил образцы к анализам.

Но какие маршруты! Что за дивные места! Многое посчастливилось видеть впервые. Впервые увидел тайгу ― сознание, что это не просто лес, а нечто огромное, первозданное, тебя одновременно волнует и давит. Меня не покидало желание поскорее выбраться, я жаждал поскорее выйти на открытое место ― неважно куда ― на поляну или поле, холм или гору.

И по-настоящему плутал с товарищами по тайге... Решил сократить путь до лагеря, казалось, напрямик, напропалую, и вместо одного дня протопали все три ― ночевали под открытым небом, дождичек перешел в холодную крупу, смеркалось, а впереди стоял долгий незнакомый перевал... Впервые я пережил разлуку с Лидой, писал ей почти ежедневно, письма в ожидании оказии пачками носил в полевой сумке. Чего только не писал! В одном из писем удалось переслать фотографию: с товарищем стою у отметки "Центр Азии"; в том же конверте ― вырезка из местной газеты о культуре питания. Статья, написанная всерьез, без тени юмора предлагала такой режим питания: утром есть умеренно, в обед ― дабы не потерять рабочую форму ― не наедаться и ужинать, разумеется, не перегружая желудок перед сном. Нас позабавили рекомендации, но Лида, прочитав приписку, разумеется, шутливую, о нашем стремлении строго блюсти означенные пункты, ужаснулась...