Колыбель предков - [35]

Де Бай высоко оценил энтузиазм, преданность делу и огромный труд Савенкова, вложенный в изучение палеолита Сибири. За открытие его сибирскому труженику «ученые мира должны выразить признательность». Он также подчеркнул необыкновенную скромность исследователя, которая, по его словам, «столь же велика, как велики его заслуги». Свой доклад барон де Бай закончил такими словами: «Я кончаю, господа, это сообщение счастливый сознанием того, что назвал Академии имя и произведения ученого, который на берегах великой сибирской реки страстно работал над развитием науки!»

После поездки Ядринцева в Париж весной 1890 года и его сенсационных докладов о «сибирских рунах» из степей Центральной Азии это был новый триумф сибирского ученого перед высшим научным органом Франции, родины науки о культурах человека древнекаменного века. В следующем же издании труда «Доисторическая жизнь» Габриэля де Мортилье, отца научного палеолитоведения, появились сведения о памятнике каменного века, найденном на берегах далекой сибирской реки Енисея. Afontova gora стала знакома в Европе всем, кто интересовался ранними культурами Старого Света. Сибирский палеолит вошел, наконец, в мировую науку.

Южная обезьяна

Природа не любит раскрывать своих тайн. Она мстит любопытным.

А. Виноградов

— Хэлло, старина Бернард! Мне кажется, эта проклятая жара доконала вас — настолько пасмурно и меланхолично выражение вашего лица.

Редактор отдела новостей популярной вечерней газеты Иоганнесбурга «Star» («Звезда») Бернард Георг Пауэр, задумчиво осматривавший выставленные за стеклом витрины книжные новинки, вздрогнул от неожиданного обращения к нему. Рядом стоял высокий стройный человек, одетый в белую рубашку, небрежно выпущенную поверх парусиновых брюк. Его узкое сухощавое лицо с длинным носом и глубоко посаженными темными глазами добродушно улыбалось. Большой рот с узкими линиями губ, выступающий вперед волевой подбородок, типичный для англосакса, — до чего же характерные черты облика!

— А, профессор Дарт, добрый день! — почтительно пожал Пауэр протянутую руку. — Рад вас видеть. Извините меня: задумался и никого не замечаю. Да, вы правы, жара убийственная. Ох уж этот мне засушливый сезон на юге Африки, который всегда так долго тянется. Он выводит меня из равновесия. Но гораздо более печально другое. Полоса засухи с некоторых пор охватила и наш отдел. Чувствую — давно нужно нечто такое, что взбудоражило бы нервы читателей, но увы… Одним словом, засуха, всюду засуха, и меланхолия прессы имеет некоторое оправдание. Не так ли?

— Пожалуй, — согласился Раймонд Дарт с собеседником, которого он знал как большого и знающего любителя волнующих мир научных проблем, среди которых первое место занимала антропология. Эта страсть стала причиной их дружеских отношений. Встречаясь, они подолгу беседовали на темы, связанные с анатомией и неврологией, чем профессор занимался вот уже два года в медицинской школе при университете Витватерсран.

— Ваше сочувствие, не скрою, приятно, но что мне от него? — сокрушался Пауэр. — Вы антрополог — так дайте мне что-нибудь интересное, например, питекантропа иди, на худой конец, неандертальца. Вот тогда отдел новостей покажет зубы, а издатель «Star» убедится, что редактор Бернард Георг Пауэр недаром ест свой хлеб! Я не случайно вспомнил о питекантропе. Вы слышали, что американцы убедили Дюбуа открыть сейф с черепной крышкой обезьяночеловека с Явы?

— Я читал об этом, но, к сожалению, не в вашей почтенной газете, — улыбнулся Дарт.

— Все газеты вновь помешались на темах, связанных с недостающим звеном, — воскликнул Пауэр. — Мой отдел сохраняет сдержанность, и не случайно. Ведь речь идет о старом открытии. Дайте нам новые факты, и «Star» тоже скажет свое слово о недостающем звене.

— Поистине сама судьба свела нас здесь с вами, — сказал Дарт. — Поскольку вы требуете не только сочувствия, но чего-то более полезного для отдела новостей, то, так и быть, скажу вам по секрету — «Star», вероятно, получит скоро новость высшего ранга. Возможно, в моих руках теперь есть нечто мировое по значению, и это нечто связано с происхождением человека…

Если бы внезапно при ясном солнечном небе загрохотал гром и на изнемогающий в пекле Иоганнесбург хлынул ливень, то и тогда вряд ли лицо Пауэра отразило бы даже сотую долю того изумления, которое вызвали в нем эти слова.

В мгновение ока от меланхолии редактора не осталось и следа. Взяв себя в руки, Пауэр прежде всего удостоверился, не разыгрывает ли его Раймонд Дарт. Профессор, однако, сохранял серьезность, поэтому Пауэр мгновенно привел в действие все то, что обеспечивало успех репортеру. Он превратился в само внимание, и Дарту показалось, что он видит перед собой азартного игрока.

— Это «нечто» примитивнее неандертальца? — бросил пробный шар Пауэр.

— О, да! Несравненно примитивнее любого из неандертальцев, — ответил спокойно и даже несколько равнодушно Дарт.

— Может быть, в ваши руки попало «нечто» более примитивное и древнее, чем обезьяночеловек?

— О, значительно более примитивное и древнее, чем питекантроп! — подхватил игру Дарт, который славился как непревзойденный мастер подобного рода сцен. — Я называю это «нечто» — my baby