Колыбель предков - [3]

Пока Дюбуа увлеченно, но внешне сдержанно, растолковывает собравшимся суть своих идей, обоснованных не только общими соображениями, но и строгими выкладками принятых антропологами измерений, обратимся к событиям десятилетней давности, о которых в докладе не сказано ни слова, но без чего он не состоялся бы.

Конец октября 1887 года выдался в Амстердаме на редкость дождливым, холодным и ветреным. Рыхлые, косматые облака, закрывая шпили соборов, сплошной пеленой укутали небо. Казалось, оно внезапно приблизилось к земле, чтобы залить ее потоками воды и исхлестать порывами ветра. Выстланная крупными плитами, обычно нарядная и играющая красками набережная покрылась скучными серыми лужами, и от одного вида мутной воды бросало в холодную дрожь. Там, где пришвартовывались корабли, народу почти не было: из-за непогоды зеваки сидели дома, а провожающих набралось немного. И неудивительно, поскольку в море в тот день уходил только небольшой бриг: военное ведомство Амстердама посылало колониальным войскам в Нидерландскую Индию, а точнее на остров Суматру, снаряжение и продовольствие. Рядом с трапом стояли военные моряки, а несколько поодаль, под защитой высокой деревянной ограды, двое гражданских — один сравнительно молодой, второй — старше. Издали они выглядели как двойники — одинаково короткие, согласно моде, сюртуки, черные цилиндры, белые шарфы, закрывающие грудь. Только у старшего в руках была трость — он водил ею по воде, стараясь разогнать пузыри.

— Эжен, до посадки осталось совсем немного, — говорил он. — Я знаю достаточно хорошо твое упрямство и все же еще раз прошу — подумай, пока не поздно, в какое дело бросаешься ты очертя голову! Если бы подобное задумал любой другой из моих учеников, я лишь пожал бы плечами и махнул рукой — с богом, иного от вас мне не следовало ожидать! Но вот она, ирония судьбы и сюрприз на старости лет — Дюбуа, на которого я возлагал надежды, жертвует всем достигнутым, чтобы отправиться ловить мираж! Кто это делает? Может быть, легкомысленный студент? Нет, на подобное решается доктор медицины и естественных наук Эжен Дюбуа, тот самый Дюбуа, который всего год назад стал лектором Амстердамского университета. Подумать только — все это он сменял на звание офицера второй категории, а попросту говоря, армейского сержанта! Невероятно! К тому же, каков пример для студенчества?

Макс Фюрбрингер настолько разволновался, что выпустил из рук трость. Дюбуа поднял ее и, смахнув с рукоятки капли, передал хозяину.

— Извините меня, дорогой учитель, но, поверьте, — я решил окончательно. Мне приятно слышать от вас теплые слова, но что касается миража, то уверяю — это все реальность! Ну как мне убедить вас?!

— И не думай делать это, — по-стариковски смешно замахал рукой Макс Фюрбрингер. — Могу поручиться, угадаю до единого слова каждый из доводов. Ты хочешь послушать? — спросил он тихо Дюбуа. Учитель, когда сердился, переходил в разговоре почему-то на шепот. — Ты еще был в колыбели, когда твой кумир Эрнст Геккель произнес знаменитую речь на заседании естественно-исторического общества в Штеттине. Это было, если мне не изменяет память, четверть века назад, в 1863 году. Тогда он впервые объявил, что у обезьян и человека одни предки и все дело в том, чтобы найти звено, связывающее их. Знаменитое недостающее звено, которое, кстати, за два с лишним десятилетия так и осталось недостающим, как тебе известно!

— Однако, ведь кое-что с тех пор… — попытался возразить Дюбуа.

— Позволь, позволь, я еще не закончил, — прервал его Фюрбрингер. — Я как раз подобрался к тому удивительно зыбкому основанию, на котором, как ни странно, строится твоя убежденность! Через пять лет после доклада вышла в свет не менее знаменитая «Естественная история мироздания» все того же автора. Боже мой, вспоминаю, сколько шума она наделала, главным образом из-за 22 ступеней родословного древа человека, «выращенного» автором в кабинете! Многое в его предположениях, тем не менее, можно было принять даже консерваторам, однако здесь снова на предпоследней ступеньке появилось недостающее звено. Впрочем, какое же оно недостающее, если Геккель не только описал его особенности, как будто наблюдал это звено неоднократно, но и, случай редкостный в практике зоологов, дал ему название — Pit hecanthropus alalus, обезьяночеловек бессловесный!

Фюрбрингер замолчал и украдкой взглянул на Дюбуа — как-то он воспринял его выпады против Геккеля. Но тот молчал, ожидая, что будет дальше. Учитель собрался с силами и продолжал:

— Не думай, что я испытываю неприязнь к Геккелю. Напротив, я всегда восхищаюсь той смелостью, с которой он обратился к проблеме происхождения человека. В этом вопросе он оказался решительнее самого Дарвина, который не рискнул в «Происхождении видов» затронуть тему, окутанную предрассудками, и ограничился только фразой: «Свет озарит и происхождение человека, и его историю». Однако я предпочитаю, пока нет фактов, выражаться так же загадочно, чем изобретать род предка человека. Извини меня, но Геккель, объявив о существовании Pithecanthropus alalus, поступил легкомысленно. Не в меньшей степени легкомыслен ты, поверив в это. Открытие на кончике пера, как в астрономии, где подобным образом открывают планету, тебя прельщает такая перспектива? Но в эволюции человека действовали законы куда более сложные, чем в небесной механике. К тому же мы до сих пор не знаем их, чтобы с помощью пера предсказать, каков он, предок человека. Надо дать возможность антропологам не торопясь разрабатывать теорию на основе того, что добудут из земли палеонтологи и археологи.