Колыбель - [10]
— По–моему, они просто по–другому организованы. Живут как бы родами. В каждом таком хуторе есть что–то вроде вожака, или авторитета. Так, по крайней мере, мне кажется. Власть нужна, чтобы что–то делить–распределять. А здесь и еда дается сравнительно легко: по моим наблюдениям, должно быть как минимум четыре урожая в сезон. А то и больше. Тепло — вообще даром, поэтому роль власти и не так заметна. Во всем остальном — как у всех: старики, молодежь, дети. Правда, со стариками они носятся прямо как в Норвегии. Такое отношение к старикам — признак высокоцивилизованного общества. С детьми все и всегда тетешкаются, а вот старики…
— Падение нравственности начинается, когда культ предков заменяется культом потомков.
— Что это?
— Надо знать изречения своих идолов. Маркс.
— Я реалист, а не марксист.
— Хрен…
— Денис!
— Я про хрен редьки.
— Ты смотрел японский фильм «Легенда о Нараями»? Там стариков утаскивают в горы и оставляют умирать. Освобождается еда для подрастающего поколения.
— Бред!
— Эскимосы, я слышал, тоже отвозят стариков в тундру и скармливают песцам. По крайней мере, в голодный год. И это не зверство, а необходимость. Если заставить племя кормить стариков, пока они живут до естественного конца, то еды не хватит молодым охотникам. То есть, если навязать им наши европейские стандарты, все племя вымрет, а не только старики.
— Вы думаете, что сразили меня неразрешимым парадоксом? Не надо жить в тех местах, где приходится выкидывать дедушек и бабушек на мороз для собственного спасения! Мы, кстати, не в тундре. Здесь еды хватает, дядя Саша.
— Да. Мне даже кажется, что они не перетруждаются на своих полях. Этот злак сам прет из земли. Обтяпал, кротов погонял, да и все. Может, поэтому такие нравы.
— Понимаю, почему вам нравится этот островок, вам здесь не грозит лет через двадцать оказаться в тундре.
— Я предполагаю выбраться отсюда пораньше.
— Мы можем предполагать, а…
— Только не надо, эту тему мы договорились закрыть, если ты помнишь.
— Да, дядя Саша, помню. Но вы скажите мне — почему они молчат?
— А вот тут ты неправ. Пока ты валяешься в теньке…
— У меня депрессия! Реактивное состояние. Чем дальше, тем все больше я уверен: мы отсюда не выберемся. Нас не ищут, мы, видимо, в каком–то проклятом местечке, что на радары не попадает и самолеты над которым не летают.
— И что ты предлагаешь?
— Плот, лодку надо строить, но как? С одним ножичком?! Я думал, что мы с ними рано или поздно договоримся. Они нам помогут своими мотыгами. Свалим десяток деревьев. А они молчат, собаки! Как их построить?!
— Они понимают язык жестов.
— Сделайте им пару соответствующих жестов, дядя Саша.
— Что–то мне подсказывает — с ними все же надо сначала объясниться. Может, предложить что–то. Заинтересовать.
— То есть?
— Мне кажется, если их сразу так вот начать заманивать на строительство лодки, это их заденет. Пока они как нейтральный газ по отношению к нам: обволакивают ненавязчивым гостеприимством и так далее. А если мы к ним с планом скорого отъезда — вдруг их это заденет? Как бы эти корявые деревянные мотыги не прошлись по нашим головам.
— Не пугайте. Мне кажется, они должны знать поговорку: «Баба с возу — кобыле легче».
— Ты недослушал. Пока ты валялся с похмелья…
— Вы сказали, что не пьете. Никогда. Поэтому я вам и не оставил.
— Это не повод выхлебать литровку скотча. Ты хоть помнишь, какие ты слова орал?
— Что?
— Поэтому не надо мне сегодня про «поматериться». Ты уже. Долго и громко. Хорошо, что они по–нашему не понимают.
— Да ну вас. Вы мне лучше скажите, как вы собираетесь дезертировать из этого забытого… извините, из этого географического кармана.
Дядя Саша с тихим кряхтением перевернулся со спины на живот и огляделся. За полупрозрачными стенами никого не было.
— Боитесь, что нас подслушают? — горько хихикнул Денис.
— Ну-у… Так вот. Я вчера, когда ты… я вышел внезапно из–за пальм, что на берегу, и услышал, как они разговаривают. Не пару слов, как тогда на берегу.
— И?
— Это не просто набор возгласов, как, наверно, было у первобытных охотников. Это язык. Какой–то шершавый такой язык, совсем незнакомый. Не тайский, не малайский, ну, ты понимаешь.
— Ничего пока не понимаю.
— У них есть развитый язык. Они просто почему–то не хотят говорить в нашем присутствии. Может, их ставит в тупик и пугает, что наш язык отличается от их языка. Никогда никого не видели с другим языком.
— А вы говорите, люди как люди. Стыдиться своего языка!
— Почему именно стыдиться?
— Не могу я сейчас думать о каких–то причинах какого–то аборигенского идиотизма. Я должен опохмелиться. Думаю, кто–нибудь из них гонит бражку из здешнего зернышка.
— Как ты собираешься им объяснить, что тебе нужно?
— Скажу, трубы горят — это все понимают. Один раз на Меконге…
— Мне почему–то кажется, что у них никакого самогона не варится.
— Вы как–то очень много про них и про всю эту Убудь чувствуете. Вот лично я ну ничегошеньки про аборигень эту не понимаю и понимать не мечтаю.
— Глотни колы. А лучше сбегай на Холодный ручей.
— Теплая кола — и это все, что вы можете предложить товарищу по несчастью?
— Ну, пойди еще поройся в песке на берегу — вдруг они не все наше барахлишко откопали?
XII век, Иерусалим. В схватке за Святой город столкнулись король Бодуэн IV и грозный лев ислама — Саладин. Но не меньшую роль в развитии событий играют и «тайные властители» — магистр ордена тамплиеров и загадочный Старец Горы с армией убийц-ассасинов. Кровь, золото, любовь и предательство — все смешалось в большом котле, кипящем на костре ярости, интриг и амбиций. Грядет решающая битва, которая должна спасти или погубить королевство крестоносцев.
К журналисту Печорину обращается сосед по площадке с неожиданной просьбой: поехать с ним на место недавней гибели жены. Однако рядовая поездка заканчивается еще более странной сценой в местном РОВД. Старик вдруг потребовал от начальника отделения майора Рудакова, чтобы тот сознался в преступлении, «иначе майору будет хуже». Кое-как отделавшись от сумасшедшего соседа, Печорин возвращается домой, но оказывается, что неприятности для него только начинаются. Среди ночи к журналисту врываются опера и обвиняют Печорина в соучастии в убийстве майора Рудакова…
Роман российского прозаика Михаила Попова «Паруса смерти» без ретуши рассказывает нам об истории кровавой жизни и трагическом конце знаменитого французского пирата Жана-Давида Hay, Олоннэ. Очутившись в двадцать лет на Антильских островах, жестокий морской разбойник своей безудержной храбростью, доходящей до безумства, снискал себе славу и уважение среди флибустьеров Карибского моря.
Колониальная Ямайка. Блестяще выписанный колорит эпохи; изысканные любовные страсти в семействе губернатора на фоне непростых отношений англичан и испанцев. Авантюрный сюжет мастерски «закручивается» вокруг похищения белокурой благородной красавицы, на чью долю выпали и настоящая неволя, и предательство, и побеждающая все препятствия любовь…
Первый век до Рождества Христова. Римская республика стремительно расширяет свои границы, аппетиты патрициев растут, а вместе с ними – амбициозность, алчность и вседозволенность. Из-за самоуправства Рима вспыхивает первая гражданская война, в которой вчерашние союзники с неимоверной жестокостью принялись истреблять друг друга. В этой войне отличился молодой претор Луций Корнелий Сулла, получивший в награду должность консула. Но всего лишь два года спустя, во время войны с Митридатом, он был объявлен изменником, а его сторонники в сенате уничтожены.Однако Сулла вернулся в Италию с огромным войском и стал полновластным хозяином Рима – диктатором…
На берегу Галактики вас встретят инопланетяне, а вы встретите их. Как рожденным на Окраинах понять тех, кто появился на свет под центральными звёздами? Договариваться или воевать – как ни велика Вселенная, в ней нам не разминуться… Документально подтверждённые советы, легкое звёздное чтиво, предания Окраин и будни Центра, профессиональные Спасатели Галактики, тёмные силы света, все те, кто обустраивает миры, и кто будет жить в них. В этом мире всё относительно. Уточните ваше местонахождение по нашим звёздным картам, возможно, и ваше любимое гнездо расположено в спальном районе относительно прогрессивной и давно обитаемой Вселенной.
В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.
«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.