Колпак с бубенцами, или же Зависть. Гиперион. Падение Гипериона - [9]

В огромном кулаке, -- а змий давно

И жало вывалил и, словно плеть,

Обвис, казненный -- ибо не дерзнул

Зевесу ядом в очи плюнуть гад.

И распростерся подбородком вверх

Страдалец Котт, а теменем -- в кремень

Уперся и, раскрыв беззвучно рот,

Вращал глазами страшно. Близ него

Стояла та, кого гигантский Каф

Зачал, и в лютых муках матерь Гея

Рожала -- ибо Азия крупней

Всех остальных рожденных Геей чад.

И мысль о достославных временах

Грядущих просветляла скорбный лик:

В поречьях Окса или Ганга храм

За храмом рисовала ей мечта,

И острова, и купы щедрых пальм...

И Титаниде скипетром служил

Индийского слона огромный клык.

Над ней, облокотившись об уступ,

На коем он свалился, Энкелад

Лежал: когда-то смирный, словно вол,

Пасущийся средь заливных лугов --

А ныне злобный, точно лев иль тигр.

И, месть лелея, мысленно теперь

Метал он горы во второй войне,

Грядущей -- и с Олимпа Божества

Бежали в обликах зверей и птиц.

Здесь Атлас был; и Форкий, что Горгон

Зачал; и были Океан с Тефидой,

У коей на груди рыдала дщерь

Климена, распустившая власы.

Фемида же упала подле ног

Закутанной, что горная сосна,

В холодные, сырые облака,

Неузнаваемой царицы Опс.

Но здесь прервется перечень имен:

Коль Муза возжелает воспарить --

Задержишь ли? А Музе время петь

О Кроне с Тейей, что сюда взошли

От горших бездн по скользкой и крутой

Тропе... Возникли две главы сперва

За гранью скал, потом тела -- и вот

Осталось восхожденье позади.

И к логову изгоев Тейя длань

Беспомощно простерла -- трепеща,

Украдкой созерцая Кронов лик.

Пытался богом оставаться Бог:

Отринуть гнев, томление, печаль,

Тоску, надежду, ярость, и алчбу

К отмщению, и -- паче прочих чувств --

Уныние... Вотще! Бесстрастный Рок

Его седины мертвою водой

Уж окропил, и сопричислил к смертным.

Застыла Тейя в страхе... И сыскал

Несчастный сам дальнейшую стезю.

Больнее сердцу от земных потерь,

Душе тоскливей от мирских утрат,

Коль видишь злополучную семью,

Где беды столь же тяжкие стряслись.

И Крон, войдя к изгоям, обомлел

И сник бы, но взглянуть успел в глаза

Тому, кто был могуч, и Крона чтил --

Титану Энкеладу. И воспрял,

Одушевился Крон -- и грянул клич:

"Глядите, вот ваш Бог!" И грянул стон

В ответ, и скорбный вой, и жалкий вопль --

Но всяк склонился, Крона восхвалив.

Развеяв сумрак облачных завес,

Глядела Опс, отчаянно бледна,

С мольбой в запавших, выцветших очах.

Когда взревет Зима, дремучий бор

Шумит -- подобный же возникнет шум

Среди бессмертных, если, перст воздев,

Глаголать Бог намерится -- изречь

Неизрекомое, и каждый звук

Заставить загреметь и заиграть.

Утихнет буря -- и дремучий бор

Уснет, и более ни шум, ни шорох

Не раздадутся. Но затих едва

Средь падших гул -- и тотчас, как орган,

Что, хору дав умолкнуть, вдруг аккорд

Рождает серебром басовых труб,

Державный Крон безмолвие прервал.

Прервал -- и рек: "Ни сердце, мой судья

Пристрастный, не способно разъяснить,

За что нам нынче выпало сие, --

Ни первобытный духовластный миф,

Изложенный в стариннейшей из книг,

Которую хранитель звезд, Уран,

У темных берегов, из темных волн,

С незнаемого дна сумел извлечь, --

Нам, из безвидных спасена зыбей,

Незыблемый гласит она закон!

Ни миф, ни знак, ни вещая борьба

Стихий -- земли, воды, ветров, огня, --

Когда они воюют меж собой,

Вдвоем, втроем, а то и вчетвером

Затеяв распрю, все противу всех:

Ярятся огнь и ветер, а вода

Обоих дождевая оземь бьет --

И, если молния отыщет серу,

Мир дрогнет, -- ни борьба стихийных сил,

Ни знак, ни миф не властны сообщить,

За что вам нынче выпало сие!

Нигде разгадки нет -- хоть я вперял

Зрачки до боли во вселенский свиток:

За что же вам, древнейшим Божествам

Средь зримых, осязаемых Богов,

Покорствовать мятежникам, чья мощь

Сравнительно мала? Но все вы здесь!

Посрамлены и сломлены -- вы здесь!

Я крикну: "Храбрецы!" -- услышу стон;

"Холопы!" крикну -- снова стон. И что же

Поделаю? О Небо, что же днесь

Поделаю? Пусть молвит каждый Бог:

Как воевать? Как ярость утолить?

Глаголай всяк -- и все глаголы взвесь!

Я жажду слушать. Молви, Океан,

Глубокий в мыслях! На твоем челе --

Спокойствия сурового печать,

Рожденного раздумьем. Говори!"

И Крон умолк. А Властелин Морской, --

Философ, не в сени афинских рощ

Ученый, а в безмолвии пещер

Подводных изощрить сумевший ум, --

Заставил свой чужой речам язык

Зашелестеть, как волны о пески:

"Кто исступленно испускает рык,

И яростью бессильной тешит скорбь --

Не слушай! Ничего не прошепчу,

Что злобу возмогло бы раздувать!

Но внемли всяк беззлобный! Говорю:

Склонись послушно, кротко, не ропща;

Я правду молвлю в утешенье вам,

Коль скоро вас утешить может правда.

Закон Природы, Рок -- а не Зевес,

Не гром повергли нас. О Крон, ты Царь --

И мудрый царь. Не действуй же вразрез

Миропорядку. Ты введен в обман,

Тебя, к несчастью, ослепила спесь,

И путь сокрыла от твоих очей,

Меня приведший к вековечной правде.

Во-первых, ты -- не первый, и не ты --

Последний: ты отнюдь не присносущ,

И не в тебе -- начало и конец.

От Хаоса и Тьмы рожденный Свет,

Слиянием клокочущих утроб

Зачатый для неведомых чудес,

До срока зрел -- и, вызрев, засверкал

Бессмертный Свет, и оплодотворил

Родительницу собственную, Тьму,

И оживил всеместно вещество.

И в мире объявились тот же час

Уран и Гея -- нам отец и мать;

И ты, рожденный прежь иных детей,