Колонист - [3]

— Это на каковском? — уточнил я. Опять какой-то чужой язык.

— Так на русском! — воскликнул он со слезой в голосе. — В России на нем говорят. Это на востоке. За Балтикой. Германия, потом Польша, Скандинавия и Россия. Иван Грозный, Петр Первый. Англичане плавали искать северный проход в Америку и в Тихий океан.

— Переведи.

— Чего? Тихий океан?

— Молитву, недоделанный.

Перевел. Может, он просто правильных слов подобрать не может? Или еретик? Совсем весело. Ну и пес с ним. В наших краях сойдет. Тем более что он католиком записан, а кюре в Де-Труа отсутствует. Исповедоваться некому.

— Да, а зачем на север плавали? — уточнил я. — Через Атлантику в колонии добираться проще.

— За перцем и другими специями, — ответил он, запнувшись. По-моему, просто не вспомнил, как эти «другие» называются. — В Индию. По морю, мимо осман. Ну турок ты хоть знаешь?

— А, Османская империя. Кто же не знает.

Воевали, воевали, да все невывоевали. А в Индию Габсбурги не пускают. Мало им Южной Америки — все норовят захапать.

— А татар?

— Так бы и сказал про Тартарию. А то какие-то Айвен Терибл[3] и Россия… Ну чего замолк, ври дальше, да не завирайся.

— Я правду говорю, клянусь!

— Допустим, поверил, и как проверить? Из будущего — должен знать, что будет. Ну со мной все ясно, вряд ли в книги попал. Не стану выяснять, когда герцогом стану. А вот Людовик Шестнадцатый когда изволит почить навечно? Сколько же можно трон греть, пора наследнику уступить. Дату скажи, будущник.

— Не знаю я ваших королей!

Я рассмеялся:

— Вот и конец твоей красной байки. Но не журись, выступил удачно.

— Я знаю другое! Много знаю. Полезное.

— Давай, — кивнул я. — Выкладывай. Только чтобы полезное и легко проверяемое.

— Дай, пожалуйста, нечто острое, — сказал он после длинной паузы.

— На, — протянул я ему шило. — Сломаешь — шею сверну.

— Я был финансовым директором крупной компании, — лихорадочно бормотал он, корябая прямо по нарам. — Компьютеры здесь неуместны, но кое-что еще застал.

Половину слов я не понимал, но с интересом посмотрел на результат деятельности, пропуская мимо ушей фразы. Рисовать он, прямо скажем, не умел. Сетка с кругляшками.

— И че енто?

— Счеты! Простейшее устройство для выполнения арифметических действий.

Похоже, он где-то видел абак.[4] Но не запомнил внешнего вида.

— Это деревянная рама, — показывал он меж тем, — здесь проволока, и на нее нанизаны костяшки или деревяшки. Можно сделать на любое количество. Вверх от единственной до четырех счет возрастает от единиц до сотен тысяч, вниз десятые и сотые доли. То есть когда лавочник считает, получена от тебя одна монета плюс шесть, плюс четыре, — принялся он двигать рукой, демонстрируя. — Доходит до десятка — одна выше. Так можно отнимать, умножать или делить. Могу показать. Гораздо проще и скорее, чем в уме или на бумаге! — В голосе его звучало торжество.

— Почему десять? — спросил я.

— Ну как? — Он растерялся. — Это же удобно — десятками считать. Да и любую монету делят на сотню мелочи. И доллар, и рубль или евро.

— Ты и впрямь ненормальный, — подумав, сказал я. — Люди считают дюжинами. От количества суставов пальцев на одной ладони, исключая противостоящий, большой палец. Но главное — ливр делился на двадцать су или двести сорок денье. Кроме того, существует луидор, равный двадцати ливрам, экю — трем ливрам и лиард в восьмидесятую часть ливра или в три денье. В Англии двадцать шиллингов или двести сорок пенни равняются одному фунту стерлингов, а одна гинея — это двадцать один шиллинг.[5] Как оно в твоих костяшках выйдет?

Он замычал с выпученными зенками, хватаясь за голову. А мне вот кое-что изрядно прояснилось. Только абсолютный дурак мог надеяться поразить кого бы то ни было подобным образом. Ну хоть какое-то понятие о деньгах у каждого барана существует. А значит, он не имеет знаний о простейших вещах. Но при этом уверен в своих высказываниях. И что это означает? Полагаю, присутствие в теле Глэна новой души. Или хотя бы ума. И что дальше? Какая мне с того польза и радость? Хм… Вот насчет счастья неизвестно, но хоть развлечение.

Тут в сарай влетела недовольная Рут и с порога принялась возмущаться моим ужасным поведением. Мамаша послала ее за нами. Уж больно задержались. Посмотрела на Глэна без особого интереса и упорхнула.

— Что она сказала? — спросил тот.

— Жрать в дом зовут, — ответил я, делая очередную зарубку на память. Франкского он не знает. Можно, конечно, изобразить тупое выражение лица, но не верится. Хотя посмотреть в дальнейшем не мешает. Не первого жулика в своей жизни вижу — иные притворяются, чтобы знать, о чем говорят за их спиной, не стесняясь. — Давай поторапливайся, — швырнул я ему одежду. — Хозяйка не любит долго ждать, а она та еще стерва.

— А почему, — уже на улице спросил он, вертя головой по сторонам, — живем в сарае, едим вместе?

— Потому что они методисты, а мы — нет, к тому же хозяева, а мы с тобой кабальные слуги. Че смотришь?

— Надеялся увидеть электрические провода, — унылым тоном ответил он.

— Ты пасть закрой, а лучше зашей на все, кроме еды. А то будешь говорить бессмысленные слова — недолго и в шахту угодить, чтобы не раздражал. Продадут, и вся недолга.