Коломяжский ипподром - [48]

На счастье, для пилота все обошлось и на этот раз без серьезных последствий, хотя он не без труда выбрался из-под искалеченного аэроплана.

«Армия фотографов бросилась жадно снимать калеку, надолго выбывшего из строя, – фиксировал репортер, имея в виду аэроплан. – Печальное зрелище. Но Попов спокоен. На его худощавом лице, закопченном, обветренном, не прочесть ничего. Оно бесстрастно. А через круг бежит с сумкою фельдшер... Но его отсылают назад. Солдаты бросились помогать переносить изувеченный аппарат».

Зрители, окружившие Попова и его разбитый «Райт», начали расхватывать осколки деревянных частей – «на память».

К Николаю Евграфовичу подошел граф С. Ю. Витте, который в тот день прибыл на ипподром в числе других сановников.

– Сегодняшняя неудача, – сказал графу Витте Попов, – произошла исключительно по моей вине. Я не послушал добрых советов и недооценил силу ветра. Вот и поплатился. Но это ничего. Через час-другой будет приведен в порядок второй аппарат, и я снова полечу. Правда, на нем мне еще ни разу не приходилось подниматься в воздух, но все-таки я не теряю надежды на успех.

Однако иностранцы взбунтовались против такого намерения русского летуна. Они заявили, что не будут летать, если Попову после взлета на другом, исправном «Райте» будет зачтено время, которое он пролетал на первом аэроплане, для получения приза за совокупность полетов в течение всей недели.

– Одно из двух, – настаивал от имени всех своих коллег Христианс, – или пусть господин Попов исправит поломанный аппарат и снова летает на нем, или же пусть летает на новом, но тогда все предыдущие его полеты не будут засчитаны. Он должен заново ставить все свои рекорды на получение призов.

Члены жюри и сам Николай Евграфович категорически возражали против такого требования, однако судьи к их мнению не прислушались и приняли решение, отвечавшее требованиям иностранцев.

Христианс, Моран и Эдмонд сразу же направились к своим аэропланам и, воспользовавшись тем, что ветер начал стихать, поднялись в воздух. Но летали они недолго – в общей сложности не более двадцати минут. Публика была разочарована, в том числе и высокие сановники, ожидавшие гораздо большего. Забастовка иностранных участников авиационной недели стала главной сенсацией дня.

«Цель ее, – писала одна из столичных газет, – не дать Попову возможности остаться победителем...

Оказывается, все иностранные летуны, приехавшие на авиационную неделю, составляют одну группу, антрепренером которой состоит Христианс. Все остальные беспрекословно слушаются его приказаний и слепо ему повинуются, как „директору труппы”».

Демарш-забастовка Христианса и К° переполошила организаторов и распорядителей состязаний.

«Русские члены жюри были глубоко возмущены проделкою иностранных летунов, – отмечал на своих страницах «Петербургский листок». – Это шантаж!.. Это мошенничество!.. Это верх нахальства!.. – раздавались негодующие возгласы у сараев и в центре ипподрома по адресу забастовщиков. Попов, не обращая внимания на забастовку „коллег”, продолжал подготовлять свой второй „Райт” к полету.

В общей массе публика отнеслась к забастовке спокойно и скорее насмешливо, чем раздраженно. Однако не обошлось без инцидента между сторонниками Попова и франко-бельгийских забастовщиков. Весьма крупный разговор произошел между одним отставным генералом, одетым в штатское, и одним полковником, носящим французскую фамилию. Говорят, что следствием может быть дуэль, так как противники обменялись на французском языке довольно сильными комплиментами».

Чтобы полнее и как можно объективнее обрисовать обстановку, сложившуюся на пятый день соревнований из-за демарша иностранных участников, процитируем еще одну столичную газету:

«Как нарочно, на день забастовки летунов явилось громадное количество публики. Такой массы зрителей еще не было.

Христианс и его авиационная труппа упрямо стояли на своем:

– Если Попов полетит на втором аэроплане, мы не будем летать.

Русские авиаспортсмены тоже стояли на своем:

– Нет, Попов полетит... И другие авиаторы должны лететь.

– Ни за что! – резал и скандировал Христианс.

– Не полетим, – пищал Моран и размахивал руками Эдмонд.

Одна только баронесса де Ларош держалась в стороне от забастовщиков:

– Это мужское дело, не мое...

А время шло. Забастовка длилась уже три часа. Солнце начало садиться, озаряя ипподром багровым румянцем.

В восемь часов вечера аэросудьи решили уступить упрямым авиаторам:

– Ну, хорошо... Попов будет летать вне конкурса.

– Пускай себе летает. А мы полетим только на призы, – ответили Христианс и Моран.

Перемирие было заключено. Авиаторы вернулись к своим аэропланам».

Однако репортер не удовлетворился сказанным и снабдил корреспонденцию постскриптумом, весьма важным для понимания вспыхнувшего конфликта.

«Ни в правилах петербургской недели, – говорилось в приписке, – ни в правилах французских авиационных недель не было написано, что при новом аппарате надо начинать новый счет числа минут полета. Заведующий ипподромом полковник Ильенко показал правила Христиансу.

– Ну-с, скажите, где говорится, что нельзя летать на втором аэроплане? – торжественно вручил полковник Ильенко книжку правил бастующим авиаторам.